Лога - [39]

— Плюнь, не сердись! Ты думаешь, я с Фимкой?..

— Отстань ты со своей Фимкой. Каждый человек сам себе хозяин! Если я захочу, кто мной распорядится? Я вольный человек. Пусть хоть бы мы с тобой были венчаны, всё равно не имею права связывать тебя и заставлять любить меня… Любовь, Макар Яковлич, приходит сама, когда люди уважают друг друга!

— Не пойму я тебя…

— И не понять тебе меня, потому дороги наши с тобой разные! Я простая, рабочая, а ты…

— Ну и что же? — хвастливо сказал Скоробогатов и пожалел, что ответ вышел грубый. Ему хотелось сказать Наталье что-то ласковое. Он чувствовал уважение к этой женщине. Он даже усомнился, что это — Наталья, та самая девушка, с которой он бывал иногда груб.

«А кто тут виноват?» — подумал он, но ответа, на это не нашел. И снова вернулась мысль: жениться на Наталье. Кто ему запретит?.. «Будущий ребенок. Стыд от людей… — подумал он. — Взял любовницу, да еще с приданым»…

Он не заметил, как подъехали к дому.

— Давай, Наталья, вылезай! Зайдем к нам, попьем чаю, а потом я тебя увезу.

В голосе и глазах Скоробогатова были простота и добродушие. Наталья удивилась и, бессознательно повинуясь, вошла во двор. Их встретила Полинарья, подозрительно взглянув на Наталью.

— Это кто такая?.. — спросила Полинарья.

— Наталья, наша приисковая.

— А зачем она к нам заявилась?..

— Зачем? Просто ехали вместе, ну и заехали! Давай ставь самовар — чай пить будем! — почти раздраженно ответил Макар, распрягая лошадь.

Полинарья поджала губы и с ехидцей процедила сквозь зубы:

— Еще этого не хватало, чтобы ты своих руднишных девок в дом приводил.

Макар виновато улыбнулся Наталье, грозно взглянул на мать и торопливо повел лошадь в конюшню. Наталья же вскинула на плечо сундучок и быстро вышла, провожаемая словами Полинарьи:

— Моду нашел — приисковых лахудр…

Последних слов Наталья уже не слыхала. Не помня себя, она прошла до узкого переулка и скрылась за поворотом.

Когда Макар вышел из конюшни, он в недоумении остановился, отыскивая взглядом Наталью.

— Она где? — спросил он мать, которая стояла на крыльце, воинственно подбоченясь.

— Ушла!

Прихмурив брови, Макар взглянул на мать и быстро выбежал за ворота, но Натальи уже не было. Он злобно сжал кулаки и, подбежав к воротам, с яростью ударил. Они распахнулись.

— Ты это чего буянишь?..

— Мама! — втянув голову в широкие плечи, придушенно крикнул Макар. Он, как вкопанный, встал посреди двора, грозно сверкая глазами. Его нижняя челюсть выдалась вперед, обнажая ряд крепких зубов.

— Чего ты бесишься?.. Я тебя спрашиваю? — повторила Полинарья с той же спокойной и ядовитой усмешкой.

— Мама! — снова крикнул сын и выругался. Этот выкрик был похож на рев подшибленного зверя. Макар тяжело опустился на плаху возле поленницы и схватился за голову, запустив пальцы в густые волосы.

Вечером Полинарья рассматривала покупки Макара и, вдоволь налюбовавшись, бережно их свернула и запрятала в сундук. А Макар неподвижно, вниз лицом, лежал на сеновале. Много он передумал за этот вечер. Ему казалось, что от тела его оторвался кусок. Он едва сдерживал рыданья, крепко стиснув зубы. Он сам не понимал, что с ним случилось. То он хотел вскочить, бежать, разыскать Наталью, ту Наталью, которая теперь светилась в его сознании каким-то ласково манящим огоньком. То он вспоминал холодные, отчуждающие слова: «Я просто рабочая, а ты»… и тогда приходили другие мысли:

«А в чем я виноват? Ведь не я… Мать… Да ведь и на самом деле она мне не пара. Я же сейчас в силе… Мое будущее — большое…»

Перед рассветом, разбитый, измученный, он ушел из дому. Побродив по пустынным улицам, он зашел к кабатчику Ефимовичу, сел за стол и потребовал водки.

Слушая бойкие разговоры картежников, он позавидовал их веселью. Выпив несколько рюмок, Макар придвинул стул к игрокам и стал следить за игрой.

XVI

Восемь суток — день и ночь — пьянствовал Макар. Напившись он буйствовал, бахвалился. Играя в карты, выбрасывал на стол деньги, как никчемные бумажки… А когда трезвел, ему хотелось сунуть куда: то голову, чтобы забыться, освободиться от гнетущей тоски. Дома он эти дни почти не жил. Ему хотелось найти такое место, где бы не преследовала его мысль о Наталье. Иной раз он задавал себе вопрос:

— С чего бы это? — и не находил ответа.

На девятый день к вечеру приехал с рудника Яков,

— Где Макар?..

— Полюбуйся, — утирая красные, распухшие от слез, глаза, ответила Полинарья и указала в соседнюю комнату. Макар лежал на мягком диване, свесив руку и ногу. Лицо его было красное, опухшее. Широкая грудь его поднималась — он, тяжело дыша, мертвецки спал.

— Все время из дому куда-то пропадает!.. Привез какую-то руднишную девку… Должно быть с ней колобродит, — рассказывала дрожащим голосом мать, — приходит домой — ни тяти, ни мамы.

Яков вышел, крякнув. Распрягая лошадь, он заметил, что в конюшне нет Макаровой лошади.

— А где мухортый?

Полинарья промолчала.

— Где, говорю, жеребенок-то? Тебя я спрашиваю?..

— А кто его знает! Пятый день как не стало лошади.

Яков, как пришибленный, присел на приступок крыльца. Потом вскочил и почти бегом бросился в амбар. Там он не досчитался выездной сбруи. Его серые глаза злобно расширились. Он еще раз пробежал в конюшню, не веря себе, еще раз заглянул туда, где всегда стоял его любимый мухортый.