Лога - [36]

— А ребенок разве виноват?.. Он, может, вырастет, лучше всех человек будет.

— Бывает, — задумчиво ответил Смолин, выколачивая трубку. — Помню я подкидыша одного… Пригульный был парнишка, поэтому и подбросили. Околел бы парнишка, ежели не подобрал бы его тут один рабочий с медного рудника. Принес он его домой и говорит: «На-ка, жена, воспитывай…» И сразу у них жизнь переменилась. До этого оба запоем пили. Бывало, как задумает Кирсаныч пировать, дня за три готовится. Инструмент свой в порядок приводит и по порядку его в верстак укладывает. Слесаря уже знали привычки Кирсаныча, говорили: — «Что, Кирсаныч, надумал?..» А он покажет на глотку, ответит: — «Тошно, червяк начал сосать»… Слыхал я, что у запоиц винный червяк в брюхе заводится. И как только оголодает, сейчас к горлу приступит и стребует. Ну, вот и у Кирсаныча тоже, наверное, этот червяк был. На третий день запрет он свой верстак на замок, ключ спрячет, а потом еще гвоздями ящик забьет, снимет шапку и скажет: — «Ну, товарищи, прощевайте, — пошел!» Начальство тоже знало, — не обращало внимания на это, потому он мастер был хороший. И вот придет домой, ставни на запор, ворота на запор, и оба с женой катят недели две. Напьются, выспятся, и опять он робит, а она в церковь каждый день — молится. И вот, как принес он этого парнишку, как рукой сняло. Не стали пировать. Бывало, где пируют рабочие, так он убежит… До шестнадцати годков они все его учили, а потом он сам пошел в гору, да такой парень вытесался, просто любо. Просто не то что, а вот что! Бывало просьбу написать — он. Рабочему в чем-либо совет дать — он. Везде… И все у него как-то спорилось. Просьбу какую-либо сочинит, так у него слово к слову, как пришпиленные. Смеялись над ним сначала: — «Эй ты, приблудный! Эй ты, подшвырыш!» А потом, брат, ему и имени больше не было, как Виталий Федорыч. Умница был, да кончил плохо.

— Как?

— А просто зря сгинул, в тюрьме сгноили. За политику, что твой бродяжка тот.

Наталья грустно опустила голову, задумалась. Потом стерла слезу и сказала:

— А я ни за что не отдам… Свое дите… Пусть будет, что будет, а не отдам. Не хуже я людей. Что мне законы нынешние. Сама воспитаю!

— А что плохи, по-твоему, законы?.. Приведут к попу, наденут на башки венцы, обведут вокруг налою и вваливай! — насмешливо сказал Семен, а потом, пыхнув сизым дымом, добавил: — Правильно, Наташа?.. Давай читай, Ефимка!

Такие беседы затягивались до полуночи. Они раскрывали перед Натальей глубокие рытвины жизни. Как разбуженная, она уходила знакомой тропинкой, протоптанной сквозь густые заросли донника, шиповника и смородины, к себе в казарму и там, молчаливая, подолгу лежала на постели, глядя в густую тьму, вспоминая разговоры со Смолиным. Она его прежде не замечала, и Смолин не обращал внимания на Наталью. Но теперь она точно срасталась с этим угрюмым, черным забойщиком.

Любовь ее к Макару угасала. Казалось, что одно время в сердце вспыхнул пожар, выжег все, и теперь догорали обуглившиеся головни. Макар делал вид, что не замечает Наталью. Его внимание перешло на Фимку. Ему нравились ее легкие движения, гибкое тело, орлиный профиль.

Фимка, заметив это, намеренно стала держаться в стороне. Эта «дикарка» искусно играла чувством Скоробогатова.

Когда Макар, поймав Фимку, крепко стиснул ее в объятиях, она строго сказала:

— Ну-ка, отстань… Не лезь, куда не просят, я ведь не Наталья, не в дешевке найдена!

…В темную ночь Наталья тихо пробиралась с Холодного к своей казарме. Ветер шумел хвоей елей и сосен и трепал низкий кустарник. Где-то простучал балодкой Суриков. На другой стороне котловины принимались петь песни, но что-то не выходило. В небе горели тусклые звезды. Иногда они прятались и снова зажигались, далекие, несмелые. Внезапно перед ней выросла фигура: человек вышел из-за талового куста. Наталья посторонилась.

— Кто это тут?.. — окрикнул он.

Это был Макар. Наталья промолчала. Макар вплотную подошел к ней.

— Наталья, ты? Откуда так поздно?

— А тебе какое дело до меня?

— Как? — спросил он, взяв ее за плечо.

— Да просто так. Ступай, Макар Яковлич, куда пошел. Отстань от меня.

— Любопытно!

— Ничего тут любопытного нету. Иди, я тебе не по пути!

Наталья тем же шагом направилась по тропке. Макар пошел с ней рядом. С минуту шли молча.

— Слушай, Наталья, с чего это ты вдруг?

— Не вдруг. Дура была — тебе доверилась, ведь знала тогда, а все-таки пошла с тобой… Так и вышло…

— А что с тобой случилось?.. Скажи!

— Уж не знаю, говорить ли, нет ли. А ну, скажу, посмотрю, как это тебе понравится. — Наталья помолчала с минуту и сказала: — Забеременела я, Макар Яковлич!..

Макар потоптался на одном месте и не своим голосом сказал:

— А может не от меня?

— Во за это спасибо, — голос Натальи дрогнул. — Ты бы думал, да не говорил этого.

Она быстро пошла вперед. Макар торопливо зашагал за ней.

— Постой, куда ты побежала?

— Отстань!

— Да ты чего это?

— Уйди! — строго сказала Наталья.

Макар остановился, озадаченный. Постояв, он круто повернул и зашагал к Холодному ключу.

Настроение Натальи ему было непонятно. До его сознания не дошло — почему она так вдруг оборвала разговор. Шагая по утоптанной дорожке, он не заметил, как подошел к Холодному, где Фимка поджидала его в пустой избушке. Он думал о Наталье и будущем ребенке. Пробуждалось новое чувство — чувство внутренней ответственности. Стало жаль Наталью. Он готов был повернуть обратно, догнать ее, поговорить… Макар остановился. Котловина была налита непроглядной тьмой. В вершинах деревьев тихо шумел ветер. Где-то в глубине леса скрипело дерево.