Литва - [20]

—  Вот и смотри,  — тот продолжает, но, кажется, сам с собой,  — а в мир-то сунешься  — все стадами бродят... А кто не в стаде, в стаи собираются... Отдельно человеку совсем места нет...

«Почему же?! Ну почему же?!! А дед мой? А отец Ипат? А Алешка? Неужели и они все  — стадо? Почему он так??»

Но вопросы эти сейчас кажутся мальчику недостаточно серьезными, не соответствующими моменту, дедову настроению, и он спрашивает другое, стараясь быть как можно серьезней:

—  Потому ты сюда и ушел?

Дед смотрит на него сначала отсутствующим взглядом, потом удивленно поднимает брови, потом обнимает за плечи, притискивает к груди и вдруг по-детски шмыгает носом:

— Поэтому...

Митя грустно-грустно вздыхает:

—  А они остались...

—  Кто?!

—  Кто не в стаде и не в стае. Разве мало таких?.. Кто им поможет?..

Дед долго разглаживает и приглаживает густые, совершенно белые волосики на Митиной макушке. Кажется, он в полной растерянности.

—  Не знаю...  — но вдруг встряхивает головой,  — ну ладно, мудрец ты мой сивый, слушай дальше. Так вот: увидишь зверя  — не пугайся, а старайся в глаза заглянуть, взгляд его поймать. А когда поймаешь, говори ему грозно (не языком  — глазами): «Уходи! Уходи, а то плохо будет! Плохо! Очень плохо!» И повторяй это дальше и дальше, а сам рукой вот так сделай: пальцы так, ладонь так, и поверни,  — дед показывает. Мальчик несколько раз повторяет жест.

—  А получится?

—  А ты попробуй.

—  Давай, Шарика напугаю?

—  Нет, не надо! Шарика не трогай.

—  Тогда кого же?

—  Вот козы вечером вернутся, ты Федьку-козла и напугай. Запомнил-то все?

— Все!

—  Ну хорошо. Теперь пойдем травы смотреть.

Долго ходят они по поляне вокруг избы, хлевов и загона. Дед выискивает, срывает, показывает в руке, потом как растет, крутит стебелек и листочки так и этак и рассказывает, рассказывает... Что надо сделать с этим листиком, как и куда приложить (или съесть, или с чем смешать, или отвар сделать), от какой болезни это поможет, или кровь остановится, и проч., и проч. ...На поляне интересных трав мало, дед подводит Митю к завалинке, где разложено множество сухих пучков, и снова показывает, объясняет, и так увлекается, что не замечает, как уже низко опустилось солнце, и как устал и уже невнимательно слушает его мальчик. Заблеяли возвратившиеся домой козы, и только тут дед опомнился:

—  О Господи! Хватит на сегодня. Ты, поди, устал?

—  Пить хочется...

—  Пойдем, пойдем! Я тебе кваску с брусникой... Ты запомнил чего-нибудь? Наговорил я тебе...  — Старик хихикает виновато, травы  — его слабость.

Митя передергивает плечами:

—  Запомнил. Почти все... Завтра проверишь. Правда, устал что-то. Пить...

—  Да, да! Пошли! Э! Вон, Федька вернулся. Ну-кося, попробуй, напугай его!

Мальчик несмело подходит к козлу, оглядывается. Старик ободряюще машет рукой:

— Давай, давай!

Козел деловито тыкается носом в ладонь, в живот, ожидает чего-нибудь вкусненького. Митя берет его за рог и заглядывает в глаза, Козел замирает, потом начинает вырываться. Митя делает жест. Козел вырывается и с недовольным меканьем не спеша убегает в сарай. Дед смеется:

—  Ну как?

Митя с сомнением пожимает плечами:

—  Да он и так убежал бы, наверное. Они ведь не любят, когда за рог.

—  Не скажи. Теперь ласкаться к тебе он никогда не подойдет.

—  Ну-у...  — Мите становится жалко,  — зачем же тогда было пугать? Он ласковый... И смешной, мне с ним весело было... Зачем?

—  Затем, что убедился теперь  — можешь! Сила в глазах есть.

—  А обратно нельзя?

—  Нет, все!  — жестко отрубает старик.  — За все надо платить.

Мальчик не верит. Он бежит в сарай к Федьке, бросается к нему, хочет погладить, как тот любит, за ухом, но Федька, громко блея, кидается прочь. Митя выходит из сарая озадаченный, со слезами на глазах. «Значит, не обманывал дед, значит, вправду могу... Но тогда?..» Ему вовсе не радостно от такого открытия, а горько и жалко. «Как он сказал? За все надо платить. За что, «за все»? Вот за это умение? Но ведь так всех друзей растеряешь. А если не пугать? Если б я Федьку не напугал?»

—  Деда! А если б я его не напугал, он как? Сам не сбежал бы?  — Митя почти умоляюще смотрит на старика. Тот подходит, гладит ласково его сивую голову:

—  Тогда ничего. Ты думаешь, почему я тебе Шарика не дал пугать? Мальчик улыбается сквозь слезы, облегченно, но дед не дает ему радоваться:

—  Но ты запомни: если не хочешь кого напугать, в глаза тому не смотри! От греха... Понял?

—  Понял!  — Митя хоть и не понял, но обрадовался страшно; можно, значит, оставить все как есть, если осторожно!

—  А почему? Что, глаза у меня, что ли, нехорошие?

—  Хорошие, хорошие,  — дед улыбается,  — но тяжелые. Как у меня почти... Я давеча не рассчитал сдуру, переломил, чуть беды не наделал... Но ничего, подрастешь, еще силы наберешь. Редко такие-то глаза бывают. Я вот давно живу, а такие первый раз встречаю. Ты не бойся, но знай. Ты должен знать. Вот посмотри на меня, не бойся.

Митя с опаской поднимает глаза. Видит темные сполохи в глазах старика, но слабости, тошности в себе не чувствует. Правда  — страшно! Старик отворачивается:

—  Вот видишь? Ничего и не случилось. А оттого это, что у тебя тоже сила в глазах большая. Но ты ее в дело не пускай как зря, а только при великой необходимости.