Lithium - [28]

51

Оля

Мы с Сеней приехали смотреть ему съемную квартиру. Я не хотела, но Антон попросил. Сказал, что Сеня не в состоянии даже нормально поговорить с агентом по недвижимости.

Агент – тетка под пятьдесят, в черном пальто, с волосами, собранными в «гульку», была похожа на бывшую учиху или завуча.

В квартире стояла типичная советская мебель: «стенка», диван-кровать, кресло и журнальный столик. За окном были такие же типовые девятиэтажки.

Я сказала:

– По-моему, нормально. Только вот далековато от метро.

– Это по хуй. – Сеня махнул рукой. Агентша скривила губы. – Что я, на метре буду ездить? Пацаны подгонят скоро тачку. Несолидно на метре.

Мы спустились на лифте. Я сказала агентше, что мы определимся до конца дня, и я ей позвоню.

Я и Сеня пошли по дворам к улице – ловить машину.

– Поехали к Бурому, – сказал Сеня. – Я у него сейчас жихтарю. На хуя тебя в офис ехать? А у Бурого всегда вакса есть. Расчухаемся, потом пошворимся.

– Вы можете говорить нормально? Я не понимаю этих слов.

– А хули тут понимать? – Сеня заулыбался, провел рукой у себя между ног.

Я ничего не сказала.

– Не, а че, тебе ноги раздвинуть впадлу, да? Пацан три года на зоне гнил, а ей ноги раздвинуть западло, да?

– Снимите себе проститутку. Пусть «пацаны» дадут денег на это.

– Не, ты че, ебанулась, бля? С биксой за деньги – это, бля, западло.

52

Влад

Я вышел из дома пораньше, пошел на работу пешком. Не хотелось спускаться в метро, ехать в вагоне с другими людьми. Сегодня я хотел быть один.

Пока я шел по эстакаде, сам собой пришел текст. Я вынул блокнот, записал его.

«Мосты были в небе, над головой, под землей и в космосе. И я плыл мимо, счастливый и неуступчивый, глядя в запотевшие окна на осколочные поля и волнистые пустоши. А подо мной было небо прозрачное, колкое и холодное».

Я не сразу заметил, что идет снег.

В сквере у лавки стояли несколько пацанов. Они глянули на меня. Подбежали, перегородили дорогу.

– Э, слушай, эсли хочэш жыть, давай всэ «бабки», – сказал один, кавказского вида, в низко надвинутой черной вязаной шапке. В руке он держал кухонный нож. Два других пацана тоже были кавказцами, еще двое – русскими. Кавказец с ножом был самым старшим – лет двадцать. Самый младший выглядел лет на четырнадцать.

– У меня нет денег.

– Как это нэт? Кого ты наэбать хочэш?

– Говорю вам, у меня нет денег.

– Куля, обышщы его. – Он кивнул самому младшему – пацану невысокого роста, в черной куртке и грязных джинсах. Джинсы были ему слишком длинны и терлись о землю. Сзади внизу штанины были протерты до дыр.

Куля подошел. Засунул руки в карманы куртки, потом джинсов. Вытащил смятую бумажку с текстом. Бросил на землю. Я наклонился. Поднял ее с асфальта, уже покрытого тонким слоем снега. Снова сунул в карман.

– Ни хуя, – сказал он. Замахнулся на меня кулаком. Я не среагировал.

– Пусть идет, – сказал кавказец с ножом.

– Как это пусть идет? – Мелкий посмотрел на меня. – Давайте хотя бы его отъебошим.

– Я сказал – пусть идет. Ты хуево слышыш? – Он посмотрел на меня. – Ты мэня тожэ поймы. Я с Кабардино-Балкарии. Служил в армии, воэвал в Чэчнэ. А прышол – работы нэт ни хуя, дэнэг нэт ни хуя.

Он переложил нож в левую руку. Сунул мне правую. Я пожал ее.

53

Оля

Клип на песню Инги «Когда идет дождь» снимали на студии Горького. Режиссером взяли Витю Софийского – «надежду российского кино, которое пока в жопе, но скоро оттуда воспрянет», как сказал Иннокентий. Женя и Антон отправили меня присутствовать на съемках.

Иннокентий привез Ингу на черном джипе Pajero и сразу уехал. Сказал, что у него «важная встреча».

По Витиной идее клип должен был состоять из кадров двух типов: в одном Инга танцует в окружении парней и девушек, одетых в черное и почему-то с фонариками, а во втором она катается по постели, завернутая в простыню, при этом иногда обнажая грудь.

Витя – лет тридцать, стриженый налысо, с усиками и бородкой – открыто нюхал кокаин в перерывах между дублями.

В конце концов он начал орать танцорам:

– Вы должны выдать нечто небесное! Ваш танец должен быть не просто эротичным, это должна быть сублимация сознания! Сублимация!

Танцоры смотрели на Витю, не понимая, чего он хочет.

Я подошла к нему и негромко сказала:

– Мы можем как-нибудь ускориться? Планировали уложиться в один день. А каждый новый – это и аренда студии, и гонорары…

– Какого хуя? – заорал Витя. – Какого хуя ты мне говоришь про гонорары, про аренду? Ты что думаешь, кто-нибудь Тарковскому говорил про аренду? Или Антониони? Ты ни хуя не понимаешь в процессе, а начинаешь меня учить. Клип – это маленький фильм. Это – произведение искусства. Есть классический подход к построению кадра. Как сказал Эйзенштейн, каждый монтажный стык – это произведение искусства. Таким образом фильм – это многократное произведение искусства.

– Я не вижу, как бы, сложностей в том, чтобы снять танцующих парней и девушек.

– Давай мы не будем здесь обсуждать того, в чем ты ничего не понимаешь, хорошо? Что ты понимаешь в операторской работе? Что ты понимаешь во внутрикадровом монтаже? Что ты понимаешь в освещении?

– А ты можешь не дуть кокаин после каждого дубля?

– Нет, не могу. Мне, как художнику, требуется стимулятор. Стимуляторами пользовались все, от Байрона и Рембо до Тарковского и Пазолини.