Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее - [33]

Действовать, творить, сражаться – вот отныне смысл его жизни, а Бетховен и Вагнер, Шекспир и Гюго – вот отныне его верные помощники. И еще Толстой, которого он только что открыл для себя и который «очень сильно повлиял на эстетическое чувство, довольно сильно на нравственность и совсем никак на интеллект». В июле 1886 года двадцатилетний Роллан поступил в Эколь Нормаль и привел туда, под эти монастырские своды, великих русских. Год спустя он написал Толстому, и тот ответил молодому человеку, обратившись к нему: «брат». А за четыре года до того Ромен видел в Швейцарии Виктора Гюго: «Старый Орфей, совсем седой, весь в морщинах, словно бы вышедший из глубины времен… Толпа пожирала его взглядами и не могла насытиться. Один рабочий рядом со мной сказал жене: „Надо же! Такой урод – а до чего красив!“»

Эколь Нормаль подарила Роллану друзей: Суареса, Луи Жийе[131], – но учителей он там приобрел мало. Он не любил философию и литературную критику «с их ханжеским спиритуализмом», а именно это течение царило тогда на улице Ульм, поддерживаемое стариком Буассье и молодым Брюнетьером[132], и потому выбрал для себя историю, которую в Эколь Нормаль преподавали, заботясь о том, чтобы ни в коем случае не погрешить против истины. Он получил диплом историка, его направили в Рим, во Французскую школу, и здесь он открыл для себя Италию. Никакого желания заниматься археологией у стипендиата не было – ему хотелось изучать историю искусств, особенно – музыки. Истинное призвание Роллана влекло его к театру или прозе, он мечтал написать «музыкальный роман», построенный скорее не на событиях, а на контрапункте чувств.

В Риме Роллан снова встретился с семидесятилетней, но удивительно молодой душой женщиной, которую уже видел как-то в гостях у семьи Моно, – с Мальвидой фон Мейзенбуг, другом Вагнера и Листа, Ницше и Ленбаха, собеседницей Мадзини[133] и Герцена. Их сближало все: любовь к великим произведениям искусства, отвращение к светской жизни, желание трудиться во имя союза просвещенной буржуазии с народом. Десятилетняя дружба с Мальвидой сформировала Роллана. «В этом смысле я был создан Мальвидой»[134], – писал Роллан. В каком «этом»? Мальвида внушила молодому человеку веру в себя самого и в свое будущее творчество. «Благодаря Вам я пробудился, чтобы ясно увидеть себя самого… Благодаря Вам я поверил в свои силы… Я чувствовал, как мое сердце эхом откликается в Вашем, и это давало мне ощущение, что я имею право быть тем, кто я есть».

В 1892 году Роллан женился на Клотильде Бреаль, дочери профессора словесности в Коллеж де Франс, с которой сблизился благодаря общим вкусам и склонностям. Семья жены помогла Роллану сразу же войти в университетские, академические и светские круги, однако легкомыслие и распущенность Парижа 1890-х годов выводили этого рассерженного молодого человека из себя и страшно раздражали.

Любимый тесть Роллана, Мишель Бреаль[135], потребовал, чтобы зять защитил докторскую диссертацию, и вскоре Ромен вместе с женой отправился в Рим – собирать материал. Там он успешно написал научную работу на тему «Происхождение современного оперного театра. История оперы в Европе до Люлли и Скарлатти», затем в Париже успешно защитил диссертацию и сразу же получил кафедру истории музыки, сначала в Эколь Нормаль, а потом и в Сорбонне[136].

Казалось, перед ним открывался легкий и приятный жизненный путь, но натура Роллана не принимала легких путей и страшилась их. «Уже несколько лет во мне сидит какой-то демон неистовства, бороться против которого нет сил… В такие минуты я способен порвать все отношения», – писал он. И еще: «У меня подлое тело, способное предать, и бесстрашный дух. Вырастая, этот дух занимал все пространство и становился в нем хозяином… И телу приходилось искать выход. Как бы оно ни дрожало и ни мерзло, как бы ни боялось, ему надо было идти, и оно шло»[137]. Если Роллан выбирал цель и намечал дорогу к ней, ничто не могло заставить его отступить. А в то время его целью сделался народный театр, который виделся ему театром борьбы.

Он приступает к циклу пьес «Трагедии веры» («Аэрт» и «Святой Людовик»), выражавших христианско-мистические взгляды, и задумывает еще один цикл, посвященный Великой французской революции (единственной для него – 1789 года). Первая пьеса из этого цикла – «Волки» – наделала много шума, потому что была сыграна в 1898 году, то есть в разгар дела Дрейфуса, и зрители считали (совершенно напрасно, утверждал автор), что в персонажах легко узнать самого Дрейфуса, полковника Пикара, генерала Мерсье[138]. Вожди обеих партий присутствовали на премьере, и это просто бесило Ромена Роллана. Сам он был дрейфусаром, но слишком уважал свою профессию, чтобы с целью понравиться или не понравиться публике позволить себе использовать в творчестве намеки на злобу дня.

Брак Роллана продержался девять лет, в 1901 году он с Клотильдой развелся. «Печальная новость, я собираюсь развестись, – пишет он Мальвиде фон Мейзенбуг. – Между мной и Клотильдой не произошло ничего особенного; ничего, если не считать того, что мы живем слишком по-разному и самым роковым образом удаляемся друг от друга. Вы знаете, что, когда я женился на Клотильде, она тяжело переживала смерть матери и Сезара Франка