Литературные первопроходцы Дальнего Востока - [39]

«Рассчитывать на обрусение китайца не приходится», – утверждал Владимир Арсеньев и предлагал разрушать местные «политические и торговые китайские ассоциации», добавляя: «С какой стати хлопотать о китайцах, когда есть свои туземные инородцы, о которых надо позаботиться!» Он выступал за выселение всех китайских охотников как «хищников и браконьеров». Сложнее было с теми, кто арендует и возделывает землю. Но Арсеньев считал: у русских «китайцы должны быть только как рабочие, а не как арендаторы». А поскольку «русские рабочие конкурировать с китайцами никогда не могут, а между тем прийти на помощь русскому мужику надо», Арсеньев предлагал ввести квоту на китайскую рабочую силу и постепенно её снижать.

Вот один из основных посылов «Китайцев…»: «Вопреки весьма распространённому, но ни на чём не основанному мнению, что китайцы будто бы владели Уссурийским краем с незапамятных времён, совершенно ясно можно доказать противное: китайцы в Уссурийском крае появились весьма недавно». Тезис не утратил важности и сегодня, потому что некоторые китайцы и теперь нередко доказывают себе и другим, что Приморье раньше якобы было китайским (а иные русские, как ни странно, им в этом потворствуют).

Первые китайцы – копатели женьшеня, звероловы, затем и земледельцы – появились в Приморье буквально за пару десятилетий до русских. Но если с русскими в конце 1850-х сюда пришло Российское государство, то китайское государство сюда не приходило никогда. Более того, по Арсеньеву, Приморье было для китайцев этакой Запорожской Сечью, куда бежали преступники и прочие любители вольницы. Обилие в Приморье зверя и рыбы – ещё одно подтверждение того, что китайским край не был: иначе бы всё давно выловили и съели, как у себя.

Владимир Арсеньев доказывает: Приамурье и тем более Приморье долго находились вне сферы китайского внимания. Только появление на Амуре русских заставило Китай посмотреть в эту сторону.

С другой стороны, о российской принадлежности левого берега Амура, а затем и правого берега Уссури пришлось договариваться именно с Китаем. Арсеньев объясняет это скользкое место так: «Китайцы вообще плохо знали страну (Приморье. – В. А.) и если и смотрели на неё как на принадлежащую к Китайской Империи, то так же, как они смотрели и на все окружающие их страны и народы… которых они считали своими вассалами… Вот почему и Невельской так легко – без одного выстрела – захватил весь Уссурийский край от Амура до Владивостока». По Арсеньеву, лишь сами начавшиеся переговоры «дали китайцам мысль, что они имеют право на эту землю», а «отсутствие твёрдой уверенности, что край принадлежит им, исключило какие бы то ни было осложнения». По Пекинскому договору 1860 года Приморье, до того фактически не принадлежавшее ни Москве, ни Пекину, официально стало российским.

Есть, правда, китайские названия, официально бытовавшие вплоть до начала 1970-х, а в обиходе употребляющиеся старожилами даже сейчас (Суйфун вместо реки Раздольной, Лефу вместо Илистойи т. п.). Но Арсеньев указывает: китайскими топонимами пестрят только юг края и долина Уссури. Для остального Приморья характерны названия «туземные» – орочские, удэгейские, нанайские… Из этого следует: на севере Уссурийского края китайцев не было никогда. На юг же они пришли чуть раньше русских и попытались «застолбить» территорию, с ходу заменив инородческие топонимы своими. Надо сказать, что само наличие китайской версии того или иного топонима ничего не значит. Так, известны китайские названия Владивостока и Хабаровска – Хайшэньвэй и Боли, хотя до прихода русских на месте Хабаровска и Владивостока городов не было. Даже Сан-Франциско на китайских картах обозначается как Цзюцзиньшань.

«Исторические факты с непостижимой ясностью свидетельствуют нам, что, когда китайцы пришли на Амур, там были уже русские», – резюмирует Владимир Арсеньев. Он предлагает новую точку отсчёта: «Начало российского владычества в Приамурском крае надо считать не с 1859 года – года административного присоединения края, а с начала XVII столетия, то есть со времени фактического владычества русских на Амуре». Арсеньев выступает как последовательный имперец, доказывая: Россия имеет куда больше исторических прав на обладание Дальним Востоком, нежели Китай. Тем более странным выглядит недостаточное внимание потомков к этой части арсеньевского наследия.

Ничуть не устарели арсеньевские слова: «Разрешение жёлтого вопроса в Приамурском крае много зависит от того, насколько вообще наша политика на Дальнем Востоке будет устойчивой. К сожалению, до сего времени она была очень неустойчива».

Следует отметить, что Владимир Арсеньев вовсе не считал всех без исключения китайцев «вредным элементом». Вот он знакомится с китайцем Че Фаном, который бескорыстно помогал русским крестьянам – дал им семена, когда у тех размыло пашни. Поговорив с ним, офицер «вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек», и решил хлопотать о его награждении. Другой положительный образ китайца – старшина Чжан Бао (Дзен Пау), вместе с которым Арсеньев боролся с хунхузами. «В личности Чжан Бао… было что-то интеллигентное», – писал Арсеньев. Чжан Бао пользовался авторитетом в тайге, мирил врагов. Его рассказы о прошлом были «страшными, кровавыми драмами». Арсеньев предполагал, что Чжан Бао – беглый политический преступник. По сведениям, которые приводит железнодорожник, товарищ и спутник Арсеньева Иосиф Дзюль, Чжан Бао – не имя, а что-то вроде названия должности, «охотничий старшина». Настоящее же имя китайца было Чан Гинчин. В 1899–1908 годах он возглавлял дружину, боровшуюся в уссурийской тайге с хунхузами. В 1913-м Чжан Бао был убит.