Литературные первопроходцы Дальнего Востока - [38]
Сам Фёдор Дербек не имел опыта этнографических исследований, достаточного для создания столь объёмной работы. Он написал много статей по биологии, одну по археологии и всего одну по этнографии – о медвежьем празднике у нивхов. В предисловии к «Die Waldmenschen Udehe…» он прямо говорит: «Я посещал этих аборигенов (удэгейцев. – В. А.) очень редко и лишь на короткое время и интересуюсь ими благодаря В. К. Арсеньеву». Да и написать подобный труд по памяти, находясь в Германии, было нереально. Что вновь наводит на мысль, что Дербек пользовался какими-то материалами – вероятно, в первую очередь именно арсеньевскими, которые решил обобщить. Упомянутая выше брошюра Арсеньева «Лесные люди удэхейцы» явно не была единственным источником: в ней всего около сорока страниц, тогда как в монографии Дербека – почти 300.
Нельзя исключать, что один экземпляр «Страны Удэхе» был изъят чекистами при обыске, а другой попал в Германию. Уцелел ли сегодня хоть один? «В тонких мирах, куда отправляются удэгейские шаманы, своя география, флора и фауна, так что вполне возможно, что Владимир Клавдиевич, отправляясь в своё последнее путешествие, захватил рукопись с собой – дополнить новыми материалами о стране Удэхе. Вот доработает – и вернёт», – писал Александр Лобычев в своей последней статье.
Национальный вопрос
Интерес Арсеньева к этнографии был не только академическим, но и прикладным. Национальный вопрос прямо увязывался с политикой.
Наиболее полное высказывание Арсеньева на эту тему – «Китайцы в Уссурийском крае» (1914). Это ещё не «худлит», но уже не сухой отчёт. Здесь мы видим сплав документа и лиричности, замешенный на личном опыте, – характерная черта арсеньевского стиля.
Коренных приморцев – нанайцев, удэгейцев, орочей… – Владимир Арсеньев называл, как было принято тогда, «туземцами» или «инородцами». Были ещё «тазы» – окитаившиеся инородцы. Местных китайцев называли «манзами». Не ведая о политкорректности, Арсеньев мог позволить себе быть вполне откровенным.
Китайцев он, прямо скажем, не жаловал. И потому, что они порабощали инородцев, и из-за хищнического отношения к природе, и по геополитическим мотивам.
Уссурийский край для государственника, офицера Владимира Арсеньева – потенциальный театр военных действий (подразумевается неизбежный конфликт с Японией) и «буфер, выдерживающий натиски жёлтой расы». Предрекая новую войну и возможную оккупацию Приморья, Арсеньев утверждал: «Китайцы безусловно должны быть обезоружены. С открытием военных действий с Японией иметь кругом скрытого врага – китайцев, вооружённых отличными ружьями, – это вопрос, над которым надо подумать».
По тем же причинам он настороженно относился к японцам: «Все японцы, приезжающие на русское побережье для хищнической ловли рыбы, – шпионы в большей или меньшей степени». В подтверждение Владимир Арсеньев приводит со слов старообрядцев такую, например, историю: до войны 1904–1905 годов в районе реки Амагу (Амгу, Тернейский район Приморья) из года в год рыбачил и расспрашивал местных жителей о том о сём православный японец Григорий Андреевич. С началом войны он исчез, а другие японцы рассказали: он служит в армии в чине майора.
Что ещё интереснее, Владимир Арсеньев настороженно и прохладно относился к староверам, считая, что в случае войны они в лучшем случае (!) займут нейтралитет по отношению к японцам.
Зато надеялся на «инородцев», предлагая использовать их на войне: «Это природные разведчики, это лучшие лазутчики, каких можно только себе представить и какими никогда не будут наши русские крестьяне-переселенцы». Великая Отечественная доказала: таёжные охотники умеют не только метко стрелять, но и грамотно «скрадывать» противника, маскироваться, выбирать позицию. Такие герои-снайперы Великой Отечественной, как эвенк-хамниган Семён Номоконов (подтверждённый счёт – 368 вражеских солдат и офицеров), якут Фёдор Охлопков (429), бурят Арсений Етобаев (356 человек и два самолёта), нанаец Максим Пассар (237), подтвердили правоту Арсеньева.
Как пишет Арсеньев, до 1906 года русская власть в Приморье фактически не распространялась дальше долины Уссури и залива Святой Ольги на восточном побережье Приморья. На остальном пространстве края «сыны Поднебесной Империи царили полновластно, жили самостоятельно по своим законам, а инородцы находились у них в полнейшем рабском подчинении». Китайцы, пришедшие в Приморье уже после присоединения края к России, закабаляли инородцев, подсаживали их на спиртное и опий. «Китайцы отняли у тазов женщин и разделили между собою как движимое имущество»; «Китайцы… являются полными хозяевами реки; туземцы забиты и, как везде, находятся в неоплатных долгах» – подобных пассажей у Арсеньева множество.
Позже, когда Россия прочнее обосновалась на Дальнем Востоке, китайцы перешли к тактике «мягкой силы»: «Стали устраивать среди инородцев свои школы… Дети изучают китайские иероглифы… Учитель учит их этике, знакомит их с историей Китая, ни слова не говорит о России или говорит о ней то, что не надо…» В итоге инородец, пишет Владимир Арсеньев, «на всё… будет смотреть китайскими глазами. То, что должны были сделать русские, сделали китайцы».
