Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [105]
В дальнейшем обращение к примерам из истории и современного состояния Америки станет характерным и даже традиционным для передовых представителей русской литературы, русской общественной мысли, почти неизменно сочетаясь у них со стремлением в той или иной форме связать эти примеры с насущными вопросами отечественной действительности. Можно напомнить, что изображенные Ломоносовым в. «Письме о пользе стекла» гнусные деяния испанцев — грабежи, насилия, убийства —предвосхитили подобную же картину, созданную позднее Радищевым в «Путешествии из Петербурга в Москву».>433>>434
Пытаясь проследить последующие проявления отмеченной традиции, мы сталкиваемся с примечательным стихотворением Н. И. Гнедича «Перуанец к испанцу», написанным в 1805 г. Здесь обращают на себя внимание следующие стихи, идущие целиком в русле ломоносовской интерпретации событий XVI в.
Не прямо, как герой, — как хищник в ночь
презренный
На безоруженных, на спящих нас напал.
Не славы победить, ты злата лишь алкал.>Ifi
И, разумеется, далеко не случайно, что это стихотворение, как уже отмечалось рядом исследователей, получило распространение в декабристских кругах, и в частности использовалось В. Ф. Раевским для революционной пропаганды среди солдат.>435>Представители первого поколения русских революционеров питали живейший интерес к прошлому Америки в силу двух обстоятельств: с одной стороны, как современники подъема и победы национально-освободительной революции 1810 —1825 гг. в странах Латинской Америки, а с другой — как активные антикрепостники, с неизменным сочувствием и солидарностью относившиеся к положению угнетенных в разные времена и в различных странах.
Известна резко отрицательная оценка испанского колониализма В. Кюхельбекером, А. Бестужевым, Н. Тургеневым.>436>«В. Кюхельбекер, — отмечает советский историк Л. Ю. Слез-кип, — клеймил суеверия и жестокости, ознаменовавшие все предприятия испанцев и португальцев в Индии и Америке. По его словам, Кортес и Писарро перенесли в новую часть света не только просвещение и христианство, но и рабство, убийство, грабеж и цивилизацию».>437>
В последующие десятилетия идейные наследники декабристов — русские революционеры-демократы, выступая в условиях резкого обострения в России всех социальных противоречий, использовали мотивы из прошлого и настоящего Америки для антикрепостнической пропаганды в подцензурной печати.
У Ломоносова, конечно, не могло быть таких обобщений, не было прямых антикрепостнических выступлений и высказываний, как у более поздних представителей передовой общественной мысли России. Нам важно подчеркнуть, что Ломоносов явился родоначальником той традиции обращения к событиям американской истории, о которой здесь говорилось. В этой связи нельзя не возразить Л. А. Шуру, считающему, что стихотворение А. П. Сумарокова «О Америке» было «первым из известных нам поэтических откликов в русской литературе на испано-американскую тему».>438> В действительности же, еще за семь лет до Сумарокова с гораздо большей идейной глубиной и в неизмеримо более яркой художественной форме разработал эту тему Ломоносов. Таким образом, первым русским стихотворным произведением, обличающим испанский колониализм, следует считать «Письмо о пользе стекла». Не менее важно отметить также, что уже у Ломоносова использование американских мотивов имеет ярко выраженную гуманистическую, антирабовладельческую окраску.
II
В «Письме о пользе стекла» Ломоносов с негодованием говорит о том, что «всегдашню брань вели с наукой лицемеры», вносившие в нее суеверия и предрассудки. Он утверждает, что наука призвана рассматривать все явления, даже самые грозные и непонятные, как естественные, открывая их причины.
Что может смертным быть ужаснее удара,
С которым молния из облак блещет яра?
Услышав в темноте внезапный треск и шум И видя быстрый блеск, мятется слабый ум,
От гневного часа желает где б укрыться,
Причины онаго исследовать страшится,
Дабы истолковать что молния и гром,
Такия мысли все считает он грехом.
«На бичь, — он говорит, — я посмотреть не смею,
Когда грозит Отец нам яростью своею».
Но как Он нас казнит, подняв в пучине вал,
. То грех ли то сказать, что ветром Он нагнал?
Когда в Египте хлеб довольный не родился,
То грех ли то сказать, что Нил там не розлился?
Подобно надлежит о громе рассуждать, —
(Стр. 520).
настаивает Ломоносов. В своем стремлении объяснить естественным путем все явления природы он очень близок к древнеримскому философу и поэту Лукрецию. Интересно, что и в шестой книге поэмы Лукреция «О природе вещей» говорится о громе, молнии, извержении Этны, разливах Нила, облаках, дожде и других явлениях природы. Сходство аргументации обоих авторов в их борьбе за уничтожение суеверных страхов свидетельствует о том, что материализм Лукреция был близок и дорог Ломоносову. Как уже «тмечено П. Н. Берковым, Ломоносов ценит Лукреция прежде всего за то, что «он в натуре дерзновенен».>439>
Лукреций в своей поэме неоднократно проводит мысль, что «страх людей» и «смущенье» рождаются «незнаньем», что
... изгнать этот страх из души и потемки рассеять Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.