Литературная Газета, 6636 (№ 12/2018) - [36]

Завалили продуктами, холодильник готов уже лопнуть. Приходится раздавать – медсёстрам, санитаркам. Хоть бы сосед был на подмогу. Нет, один он в этой дорогой платной палате. А сам виноват, хотел же в уединении полежать, подумать, тишину послушать. Без соседа, к которому вечно приходят близкие, что-то дружно обсуждают, активно говорят по телефону, долго не уходят. А тут сам остался почти в таком положении. Громко, конечно, никто себя не ведёт, но посетителей чересчур много.

И тут ему вспомнился друг молодости. В который уже раз.

Однажды тот попал в больницу с чем-то незначительным. Да и не болел он никогда – даже после крепких посиделок в студенческом общежитии. Арслангужин утром лежит, еле дышит, сердце бьётся через раз, глаза не может открыть. Но нос чует! Он остро ощущает из общей, на секцию из шести комнат, кухни запах жареной вермишели в томатном соусе. Мозг совсем ничего не соображает, однако память-то на каком-то сложном там своём уровне жива – и она подсказывает, что это, как обычно, друг орудует на плите. Весь такой жизнерадостный, с казённым вафельным полотенцем на плече. Ещё и напевает позитивную модную песенку.

Скоро он, со сковородой, где жизнью дышит простая, но милая душе еда, энергичной походкой вернётся в комнату, осторожно поставит посуду на стол, сходит за чайником и начнёт будить «агонизирующего» товарища:

– Давай вставай, кушать будем! – Сам нетерпеливо потирает руки, будто нашёл целую сковороду бриллиантов и собирается начинать их делить пополам. А как же – всегда всё поровну у них.

А Арслангужину – какое там подняться, остаться бы вообще в живых.

Вот такой он: и не слабак, нет, наоборот, спортсмен, можно сказать, в лёгкой атлетике за вуз выступает, но в состязаниях с алкоголем всегда проигрывает. То ли «тренировок» мало, чего не скажешь в отношении друга, то ли технику не всю знает, то ли ещё что-то.

– Надо-надо, – не унимается приятель каким-то взрослым, даже мужицким тоном, – здоровье поправить. – Слышен спешный звон посуды.

– Не... могу… – Голос Арслангужина слабый, дрожащий.

А вчера как мощно песни он пел под гитару! Вся общага плакала от жалости к хорошему, но бедному парню, отвергнутому красавицей с каменным сердцем.

– Можешь-можешь… – Я уже – во! – указательным пальцем щёлкнул по шее сбоку, очень предметно получилось. – Сделал. И знаешь, как хорошо стало?! Красота!

Знает, конечно, больной, видел не раз. Тот много раз приводил в пример для подражания своего покойного отца, бывшего человеком, по его рассказам, не очень положительным, а попросту говоря, пьянчугой, но большим оптимистом. А ещё научил сына такому вот утреннему способу самолечения, где главным принципом является вышибание одного клина другим.

В конце концов сын оптимиста добился своего – поставил на ноги и Арслангужина.

…Как уже было сказано, лёг однажды друг в стационар. Ну как лёг: да свободно он там находился – ежевечерне, совершенно бессовестно, ходил на танцплощадку.

Там виделся со знакомыми девчонками и прямо заявлял:

– Я в больнице... – на лице изображал некое подобие чахлости, ладонь его тут же находила область печени. Даже кожей желтел. Артист!

Девушки, по природе жалостливые, заботливые, сердобольные, тут же велись на это, узнавали номер клиники и палаты. Дальше встречались другие, и с ними происходил примерно такой же печальный разговор. С разницей лишь в том, что свидания назначались в разное время. И приходили. Гостинцы таскали. Они ведь народ такой: стипендию получают такую же и не подрабатывают, а без копейки не остаются.

Навещал и друг, но с ношей намного скромнее. По правде говоря, лишь с единственной бутылкой газировки. Больной понимал. А что ему не понимать, когда сыт, когда простодушные девчонки, видевшие его каждый вечер на танцах, совсем не хворого, а ровным счётом наоборот, совершенно не брали в счёт сие обстоятельство и приносили много чего, вплоть до супов с мясом и пельменей.

Да нравился он им, вот что! Вроде и не красавец особо, но цеплять сердца без лишнего старания, между прочим, как-то самопроизвольно – видимо, оптимистическое отцовское наследство проявлялось, умел и мог.

Арслангужин бутылки с газировкой помогал опустошать и сам.

И сколько было таких случаев, когда всё делили честно. Кроме девушек, это уже – принципиально.

Нет сейчас того друга, давно нет. Пропал. После института уехал к себе, в маленький городок. Женился. Арслангужин, к тому времени уже тоже не один, гуляли и на его свадьбе.

Занялись мелким предпринимательством. Когда приезжал в столицу, останавливался у Арслангужина. Уже совсем не употреблял, ни капли. Хоть и не был конченым пропойцей, внезапно бросил. Как дошедший до последней черты и какой-то высшей силой возвращённый назад алкоголик.

Так и казалось, что что-то случилось с ним. И глаза сейчас не такие. Алчные, что ли… Будто жаждет получить, насильно вырвать у судьбы сковороду с настоящими бриллиантами. Серьёзный какой-то был сейчас, даже зло­вещий...

Несколько раз, так, по мелочи, совершали совместные сделки. В последний раз позвонил и сказал, что весь товар реализует сам, а попутные расходы покроет из суммы, полагающейся Арслангужину.