Литературная Газета, 6623 (№ 48/2017) - [37]

Не грустить и не жалеть...

Дед восьмидесятилетний

Нас учил, как песни петь.

Мы ослушаться не смели:

Знали то, что раз в году

Дед и бабка вместе пели

Про любовь и про беду.

Видимо, хотела память

Им вернуть счастливый час,

Чтобы этих песен пламя

Согревало в жизни нас.

«Мы совьём с тобой, кукушка...» –

Дед вставал из-за стола,

И за ним легко, послушно

Песня в комнате плыла,

Подчиняясь запевале,

Поднималась высоко,

Вот тогда и мы кричали:

«Тёпло гне-о-оздышко...»

Бабушка легко и звонко,

Силу чувства не тая,

Пела с ним про кукушонка

И ещё про соловья,

Что они навечно вместе

Были связаны судьбой,

Но один рождён для песен,

Для забав – рождён другой...

Всё знакомо в русской песне,

Голос сердца слышен в ней.

Потому и пели вместе,

Чтобы чувствовать сильней

Радость,

Общую беду,

И разлуку,

И участье...

Я желаю всем вам счастья

Этого хоть раз в году!

Снежный мне по душе человек

Снежный мне по душе человек

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Удмуртии

Теги: Сергей Гулин , поэзия Удмуртии

Сергей Гулин

Родился в 1951 году в Ижевске. Журналист, литератор. Автор двух книг стихотворений: «Домашний концерт» (Ижевск, 2006) и «Четыр­надцатый» (Тюмень, 2015).

Объявленье

Ищу человека для совместного удвоенья

наших возможностей, веры, сил.

Ведь когда вдвоём – это двойное зренье

и слух двойной. Иначе бы не просил

у Господа этой невероятной блажи,

почти невозможной, поскольку немало встреч

заканчиваются, не начинаясь даже:

на раз пожениться. Или на раз прилечь.

* * *

Дожди всё угрюмей, всё злей, всё занудней,

всё глубже промозглые дни…

Спасенье от морока – скрыться от будней

туда, где танцуют огни.

Да я не о Рио и не о Париже,

хотя им достало огня,

я – о смеющейся девушке рыжей,

которая любит меня,

угрюмого, злого, больного зануду,

с наколками выжатых лет

у глаз и у губ, и на лбу, и повсюду,

где время оставило след.

Руками всплеснут и воскликнут: за что же? –

и ревность являя, и злость.

Да я б не любил эту рыжую тоже,

когда б не любить удалось.

* * *

Теперь уже скоро. Впорхнёшь на перрон

в каком-нибудь платьишке летнем,

в какой-нибудь шляпке с небесным пером,

в каком-нибудь нимбе последнем,

который тайком я тебе примерял,

когда ты смеялась и пела.

И свет над тобой безмятежный стоял,

и бабочка рядом летела.

* * *

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан,

а если желанья нет, – какой из тебя охотник?

Какой из тебя поэт, если веришь своим глазам

и не видишь, как сквозь туман прёт пароходик?

Не слышишь, как он зовёт, гудя и скорбя,

не претендуя при этом на строгость и жалость,

кого-то другого зовёт – уже не тебя,

или того, что в тебе от тебя осталось.

И зря ты орёшь, что, мол, ты-то и есть другой,

что тебя обделили, когда оторвали от соски.

Какой из тебя отец, если к дочери ни ногой

и строго казнишь её, а не милуешь по-отцовски?

Какой из тебя человек, если мысли все – о деньгах,

и однажды пригретая зависть грызёт и гложет?

Снежный мне по душе человек, пусть и живёт в снегах,

и умрёт в снегах, – зато без любви не может.

* * *

Четвёртый день подряд –

блаженные денёчки! –

я горький шоколад

ломаю на кусочки

и сам тебя кормлю,

как зверика, с ладошки.

Я так тебя люблю!

Я слизываю крошки

то с шоколадных губ,

то с шоколадных пальцев…

Когда-нибудь смогу

попозже отоспаться.

Какой покой и лад,

какой в душе порядок!

И горький шоколад

невероятно сладок.

Сон

Страшна неизвестность –

другое не горе.

Знакомая местность,

да место другое.

Знакомые люди,

да кто они, боже?

На тех, кого любишь,

совсем не похожи.

Отсутствие резкости

сводит с ума.

Пропавшие без вести

в памяти сна.

И этой безвестности

нету названья.

Страшней неизвестности

неузнаванье.

* * *

Мой друг, попав на две войны

как фотокор, каким-то боком

сняв всё, что видеть мы должны,

и уцелевший ненароком,

сказал, что близок был к черте,

что крайний день… что море крови,

что в крайний миг погибли те,

кто пулю для него готовил.

Что крайний – возражений нет,

и я не грамотей, а бездарь.

Последний – может, в чей-то след,

а крайний – сам у края бездны.

* * *

Нет ничего в почтовом ящике

среди рекламок и газет.

Ты ждёшь: ищите и обрящете,

ты ищешь – обретенья нет.

Ты подошёл к черте итоговой,

кому он нужен, адрес твой?

И только письма из налоговой

напоминают, что живой.

* * *

Забыл, что я тебя люблю.

Дотопал, маясь, до кафешки

и думал так: возьму, налью

и опрокину. Станет легче.

Не стало. А вонючий бомж

просил плеснуть ему намного,

припоминая, есть, мол, Бог:

пожалуйста, ну ради Бога.

И был я смят его тоской,

она мою переборола.

Плеснул и думал: никакой,

а помнит и такое слово.

Как мог забыть я трепет губ

и что люблю тебя безмерно?

Наверно, был я слишком груб

и слишком вежлив был, наверно.

Вблизи Жар-птицу увидать

Вблизи Жар-птицу увидать

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России

Теги: Владимир Михайлов , поэзия Удмуртии

Владимир Михайлов

Поэт. Отмечает нынче своё шестидесятилетие и 30-летие работы радио­журналистом на ГТРК «Удмуртия». Выпустил более 10 сборников (детские стихи, документальные повести, краеведческие очерки). В течение 15 лет на удмуртском радио вёл еженедельную получасовую сатирико-юмористическую авторскую программу «Ладилэн азбараз» («Володино подворье») со стихотворными мостами-перебивками. Лауреат многих межрегиональных и всероссийских фестивалей СМИ и республиканских литературных конкурсов. Но читателю по душе и его детские стихи.