Литературная Газета, 6621 (№ 46/2017) - [42]

Асия вскакивает и приносит ему «Неотосланные письма» Аделя Кутуя. Потом протягивает апельсиновую книгу и просит автограф.

– Как тебя зовут? – улыбается поэт.

– Ася, – отвечает девушка. – Я вас всего прочитала, а есть ещё?

– Есть, но только на ушко!..

В её ухо потекли тягучие стихи в обрамлении сладковатого коньячного облачка. Она опьянела, хоть половины не разобрала. Сплошное шу-шу-шу. Он стал приходить к ней на улицу Ботаническую, приносил бутылку водки, сам же её и выпивал. Она уже научилась мерить время их общения бутылкой. Первая рюмка – поэт возбуждался и, разрубая ладонью воздух, читал стихи куда-то вверх – в пространство, попутно что-то занося в растрёпанный блокнот или нервно исправляя, после третьей он всегда предлагал ей одно и то же – «полежим?» – после чего во рту у неё оставался привкус спирта и табака. Подустав, он выходил на кухню и добавлял ещё пару рюмок. Иногда брал бутылку с собой в спальню. Когда оставалась недопитой четвертинка, Акрамов превращался в пошляка – сыпал похабными анекдотами, матерился и больно щипал за грудь.

Несколько раз он скандалил, как-то взял и сдёрнул вместе со скатёркой хозяйскую посуду, отодрал дверцу буфета и вытряхнул хрусталь на кафель. Бывало, посылал Асию за крепким пивом. Однажды даже отвесил ей крепкую пощёчину. Девушка выскочила и просидела на лавочке у подъезда битый час, пока Карим не ушёл. Но она к нему привыкла, воспринимала как что-то неотъемлемое, своё родное…

Целую неделю он не появлялся. На звонки не отвечал, правда, однажды всё же на другом конце раздалось покашливание и осипший голос устало проронил: «Суки вы все!»

Ночью в дверь заскреблись. Он стоял опухший, косматый, истерзанный водкой. Запах перегара наполнил тяжёлым туманом всю квартиру. Поэт прямо в коридоре выдул шкалик из горлышка, тут же стошнил на телефонный аппарат и, пробежав в зал, рухнул на диван. Она стащила с него ботинки, на остальное сил не хватило.

Была половина второго ночи. Асия вышла на кухню, поставила чайник и открыла апельсиновую книжку. Стихи потихоньку обволакивали её, брызгая мелким осенним дождём и прижимаясь к щеке влажным кленовым листом. Под ухом зафыркала водосточная труба. Летний зонт перевернулся, и струи наполнили его как пиалу…

И тут засвистел чайник, она на мгновение вернулась в квартиру. В проёме увидела дырявый носок, выхваченный из темноты блёклой лампочкой. Сквозняк, распахнувший форточку, толкнул кухонную дверь и закрыл от неё поэта… И тогда она вновь погрузила лицо в апельсиновый свет.

Прапамять, правера моя...

Прапамять, правера моя...

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Татарстана

Вера Хамидуллина

Поэт, переводчик, издатель. Родилась в 1960 году в г. Краснотурьинске Свердловской области. Окончила Казанский государственный педагогический институт, Институт филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета.

Руководитель издательского проекта «Современные авторы – детям». Член редколлегии журнала «Аргамак».

Автор семи поэтических сборников. Стихи и переводы публиковались в журналах: «Идель», «Чаян», «Казань», «Все авто», «Эхо веков», «Юность», «Паровозъ», «Футурум АРТ», «Зензивер», «Дети Ра» и др. Лауреат, призёр и дипломант ряда литературных конкурсов, призёр конкурса переводов «Наследники Лозинского». Награждена знаком «Золотое перо Руси». Член Союза российских писателей, Союза писателей Республики Татарстан.

Живёт в г. Набережные Челны.

* * *

Случайно? Да нет, не случайно

Возникнет из небытия

Мирская великая тайна:

Прапамять, правера моя.

Качая звезду на ладошке

Лампадкой в бессонной ночи,

Незримый великий художник

Начнёт рисованью учить.

Овалы лица, силуэты…

Бессовестность в ранг возводя,

Фарфоровых статуэток

И бюстовости вождя,

Создаст абсолют из абсурда,

И горести выльются в смех.

Откроются полог у юрты

И райского яблока грех,

Стоянки людей первобытных,

Скиты у нехоженых троп…

Услышу вой в камере пыток,

Увижу, как бьётся о гроб

Прабабка… Прапамять, правера:

Вкруг абриса рыскает рысь,

В котором беснуется серна,

Готовая вырваться ввысь.

Расправив слова за спиною,

Крылатым коньком на рысях,

Промчится в ночи надо мною,

О памяти вечной прося.

Я помню. Забыть невозможно

И не рассказать не смогу

О том, как опутанных ложью

Затравливали на бегу.

* * *

Мы замыкаем небо

В скобки оконных проёмов,

Сосредоточив взгляд свой

На облаках и крышах.

Слышишь?

Переговариваются шторы

Со шпорами и скакунами,

Которые споро рвутся

К высшим свободным нишам…

В оседлости насекомой,

В плену заобойных трещин

Не разглядеть искомое,

Не долететь, хоть тресни!

* * *

У ненастья холодные руки дождя

И слезящихся стёкол усталая бледность…

И бравурная дробь, без которой нельзя

Испытать одиночество и бесполезность…

* * *

Было пасмурно, сыро, стыло,

Да вот бабочка-махаон

С неба ангелом пестрокрылым

Опустилась в мою ладонь

И, сложив два крыла в молитве,

Замерла. И молитве той

Заподскрипывала калитка,

Заподдакивал хмель витой.

Что просила она у Бога

За неделю до холодов?

Не в бессмертие ли дорогу?

Не Эдемовых ли садов?

Может, в крыльях перетирая