Литературная Газета, 6618 (№ 42/2017) - [41]

Старику всё это не нравилось. Он вспомнил семерых своих предков. Потом взвешивал все свои поступки. И не нашёл ни одной причины. Казалось, за корни невозможно уцепиться. Они были чистыми. Они-то живы. Вот ветви стали высыхать. Цветение тоже бывает нездоровым, будь оно не ладно. «Нелёгкое это дело, жизнь, ох, нелёгкое!» – сказал он сам себе.

Потом настала осень с жёлтым листопадом. Вороны кружили над селом.

Сын со снохой вернулись с курорта и вышли на работу. Сноха работала в школе учительницей. У неё было высшее образование.

В это время и приехала их дочь с двумя детьми. Она долго лежала в боль­нице.

Старик обрадовался внукам. Их очень забавлял ослик. Дед сажал детей на арбу и возил в лес полакомиться мушмулой.

Они называли его Большим Дедом. Стоило им произнести «Большой Дед», как перед его взором вставали сын и сноха. Тогда сердце начинало щемить оттого, что нет детишек у сына, чтобы вот так же их приласкать. Они бы всегда были с ним. Как бы много всего он им рассказал!

Эти две недели старики провели в радости. Старуха, возгордившись, кружилась, ничего не замечая.

– Вай, Карибат, стоило тебе увидеть внуков, как ты напрочь забыла обо мне, – пошутил Атаби, – если я не умру, то ты будешь кружиться в отчаянии. Вчера парень ходил к разведёнке, чтоб взять с неё слово!

– На осле ты к ней ездил? – всё перечеркнула Карибат.

Наконец дочь стала собираться домой. Старики как-то осунулись, приуныли. Старуха собрала для дочери всё, что было возможно: лук, чеснок, курдюк. Атаби, усадив на арбу двоих детей, подвёз их к автобусу. Они, смеясь, подняли такой шум! Мать исподтишка делала им замечания. Дети всё никак не могли угомониться. Атаби и печалил, и радовал их смех.

Когда же он вернулся, старухи нигде не было видно. Он её особо и не искал – он сам был в печали.

Отпустив осла, он вошёл, Карибат сидела к нему спиной на маленьком стуле. Она даже не привстала.

– Ты не прилипла к этому стулу? – сказал он.

Старуха вскочила. Она прятала лицо. Молчала.

– Что это с ней? – сказал старик. – Да неужели не понимаешь, что с тобой вечно жить не сможет женщина, у которой есть своя семья…

Старуха медленно опустилась на стул.

Заплакала, не произнеся ни слова. Атаби лёг на паднар4, подложив руки под голову. Он услышал плач старухи. Сильно закричал ишак. «Чтоб тебя собаки съели, – сказал он сам себе, – неужели не можешь кричать, отойдя подальше?»

– Ва, хватит, не устраивай тут плач! – прикрикнул старик на Карибат.

Плач Карибат ещё более усилился.

Тогда Атаби стал сомневаться. Вспомнил, что дочь гостила две недели, а дома ведь оставались ещё трое детей, свекровь, муж.

– Карибат… у дочери… у дочери там ничего не случилось? Ты и меня смутила… – сказал он.

Старуха покачала головой, давая понять, что нет.

– Тогда не стенай, да. Не стенай! – сказал Атаби громко.

– Как же не стенать здесь, ахи-ахи, если они делают всё, чтобы эти стенания раздавались… Ахи-ахи…

– Что они делают? Что здесь происходит? Почему я не знаю?

– И ты узнаешь… Всё село знает, кроме нас двоих.

– Что теперь случилось? Кто умер?

– Никто не умер… твоя сноха в больнице убрала ребёнка, которого ей послал Всевышний… Что ещё должно было случиться? Кто ещё, по-твоему, должен умереть? Скажи! Скажи! – старуха, развернувшись к Атаби, качая головой, бросала слова, словно лук стрелы.

Атаби лежал, как будто в него выстрелили из ружья, без единого звука, без единого движения.

Карибат всё говорила, упоминая семь небес и восемь земель. «Почему небеса не перевернулись? – причитала она. – Почему земля не разверзлась? Почему вода не иссякла? Почему не высохла земля там, где она ходит? Почему не загорелся весь мир, подняв густой дым?»

Атаби молчал.

Он не шевелился. Глаза оставались широко раскрытыми, не моргали.

– Мальчика убрала, мальчика… Ахи-­ахи… – стенала Карибат.

Вдруг старик вскочил. Его глаза горели синим огнём. Тело дрожало.

Он заскочил в соседнюю комнату. Когда он хлопнул дверью, стёкла зазвенели – «дзар-р». Стены задрожали. Затем Карибат увидела, как он выбежал. В черкеске, в ичигах, в папахе.

Старуха бросилась к нему со словами: «Ты что это… куда собрался… Всевышний чтоб тебя сбил с пути… Что ты хочешь делать?»

– Иду, чтоб объявить кровную месть! Кровную месть! Иду, чтоб не осталось безнаказанным убийство нашего человека! Слышишь меня, слышишь? – обернулся Атаби.

Карибат накинулась на него сзади, обхватив за талию:

– Нет… Остановись… Остановись, Атаби! Попроси у Всевышнего терпения!.. Будь терпелив…

– Отпусти…

– Остановись, Атаби…

– Отпусти, я…

– Чтоб я умерла у тебя, Атаби!

– Отпусти меня, ва, ослица! Будь ты проклята! Я сейчас раздроблю тебе голову, как змее, – Атаби пытался схватить Карибат за волосы.

– Атаби, у нас нет права на это… Мы виновны… ты не прав… С разрешения твоего сына, в согласии с ним она сделала это… Мы одинаково виноваты… Одинаково…

Старику словно сломали спину. Внутри сверлом крутилась молния. Огонь бежал по телу. Пропало зрение.

– Атаби… ва, Атаби, – плача, старуха опустилась на колени.

Старик развернулся.

Медленно подошёл к Карибат.

Встал над ней.

Печально посмотрел на неё.