Литературная Газета, 6597 (№ 19/2017) - [25]

Замечательный поэт Сергей Хохлов, возглавлявший Краснодарскую писательскую организацию, как-то рассказал мне о том, как он познакомился с поэтом Николаем Зиновьевым. Он прочитал его стихотворение «Меня учили: люди – братья…». Это стихотворение всего в две строфы так его взволновало, что он закрыл «контору» на замочек и поехал знакомиться с Поэтом. Да, были такие писательские организации, такие их секретари и председатели, были такие поэты, которые могли не только встречать друг друга «надменной улыбкой», но и искренне радоваться появлению талантов.

Меня учили: «Люди – братья,

И ты им верь всегда, везде».

Я вскинул руки для объятья

И оказался на кресте.

Но с этих пор об этом чуде

Стараюсь всё-таки забыть.

Ведь как ни злы, ни лживы люди,

Мне больше некого любить.

Чем же так взволновало это стихотворение? Думается, той духовной высотой, которая в нём была задана, от которой мы начали отвыкать. Ведь это извечное стремление истинно верующего человека – распознать и пойти тем крестным путём, который ему предназначен, «найти себя в себе самом и не терять из виду» (А. Твардовский). Неизбывное стремление, постигаемое русской поэзией. Скажем, в стихах А. Блока:

Когда в листве сырой и ржавой

Рябины заалеет гроздь, –

Когда палач рукой костлявой

Вобьёт в ладонь последний гвоздь, –

Когда над рябью рек свинцовой,

В сырой и серой высоте,

Пред ликом родины суровой

Я закачаюсь на кресте…

Будь это в иные времена, я отметил бы мировоззренческое становление и духовное восхождение Николая Зиновьева. Но он явился как-то сразу, без особого ученичества. И потом, весь этот тридцатилетний период жизни и творчества поэта совпал с, казалось бы, немыслимым и невозможным, тем более у нас в России – изъятием литературы из общественного сознания и изгнанием её из образования. Совпал с подавлением литературы «рынком», к ней вообще неприложимом. Когда вдруг, подумать только, литература стала делом «личным» или «частным»… А потому всё, что он делал в эти годы – писал, издавал книги, – он делал не благодаря, а вопреки ситуации в обществе, когда оказалось, что русская литература для полного торжества «демократии» и «либеральных» ценностей вроде бы и ни к чему. Более того, являлась главным препятствием для этого. Впрочем, в таком положении оказались все истинные поэты. Но у Николая Зиновьева есть своя особенность. В этом смысле его творческая судьба является в высшей мере примечательной и поучительной.

И тут мы должны различать само состояние литературы, обществу остающееся, по сути, неведомым, потопляемое «рынком», забиваемое валом откровенных книжных поделок, которых следовало бы стыдиться. И положение литературы в обществе, определяемое информационно-издательской политикой, неизвестно кем и как устанавливаемой, то ли незримым «общественным мнением», которое беспощаднее регламентированной законом цензуры, то ли тем, что государство, точнее «либеральная» власть, отказалась заниматься литературой. Причём отказалась демонстративно, как бы в надежде на сочувствие, что такова, мол, объективная реальность, время «такое», словно это варварство могло вызвать сочувствие… Так, при всех интернетах была создана блокада русской литературы. Появление новых талантов стало, по сути, невозможным. Старшее поколение довольствовалось давно потускневшими амплуа «деятелей культуры», приобретёнными в советское время, когда литература жила в общественном сознании.

Такое положение казалось непре­одолимым. И всё же Николаю Зиновьеву удалось прорвать эту информационную блокаду, устроенную русской литературе. Причём, казалось, без каких бы то ни было усилий с его стороны. Да и трудно представить такие усилия, так как по самому складу характера его человеком «деловым» и «предприимчивым», что ли, уж никак не назовёшь.

Помнится, когда совершалась «демократическая» революция, её идеологические бойцы, «шестидесятники», попытались было вытащить из столов «запрещённые» рукописи. Как понятно, для «разоблачения» советского периода истории. Но таковых рукописей, по сути, не оказалось. Всё было издано и щедро оплачено. А теперь думается о том, что за четверть века литературного безвременья у нас сложилось целое поколение поэтов, уже достигших почтенного возраста, но мало читающей России неизвестное. Кто и когда будет их открывать? И будет ли открывать вообще… Между тем поколение граждан, не знающее своих поэтов, впрочем, как и родной литературы, обречено…

Что же привлекало и привлекает в афористических, кратких стихотворениях Николая Зиновьева? Обличительность? Негодование в связи с окружающими настроениями и беспорядками? Ничтожность переустроителей жизни? Да нет. Обличителей у нас всегда хватало. Таких однообразных и плоских. Он обличает несправедливость не саму по себе, крепко помня о том, что она – уже только следствие иных, главных настроений – духовных, следствие пошатнувшейся души, заблудившейся в безверии: «Разгулялась бесовщина, Заколдобила наш путь», «Не сатана ли сам уже в стране бесчинствует неистов?..», «Во имя благостных идей Ложь торжествует, блуд ярится…». Ну а самонадеянным переустроителям жизни опять и снова на революционных началах он и вовсе не ко двору: «Не переделывай эпоху, Оставь работу эту Богу».