Какое счастье в нём родиться!
Это строки из только что вышедшей книги Кушнера «Меж Фонтанкой и Мойкой». Мне, учившемуся в Северной столице, гулявшему между Фонтанкой и Мойкой, по Дворцовой площади и смотревшему на зелёные воды канала Грибоедова, также близки и другие стихи Александра Семёновича. Из давних:
Как клён и рябина растут у порога,
Росли у порога Растрелли и Росси,
И мы отличали ампир от барокко,
Как вы в этом возрасте – ели от сосен.
Конечно, каждый город, в котором живёшь и который любишь безгранично, накладывает на поэта свой отпечаток. Петербург, его архитектура, его белые ночи, его литературная история оказали своё влияние на поэтический стиль, «строгий, стройный вид» поэзии Иннокентия Анненского, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама. В этом же ряду я вижу и Александра Кушнера.
Кем-то было сказано, что поэт всегда должен быть в оппозиции. Дескать, лишь это даёт мощный импульс к литературному творчеству. Александр Кушнер живёт достаточно долго, но никогда ни к чему и ни к кому не предъявлял претензий. Потому что, желая многого, можно потерять всё. Не зря говорят, что рукою поэта водит Бог, и дрожи руки – отчего бы то ни было – поэт не должен позволить. Это замечательная позиция в жизни, которая близка и мне, – не жаловаться Всевышнему на свои неудачи, беды, разочарования. И строки Кушнера звучат не как назидание, а как добрый совет умудрённого жизненным опытом человека:
Ко мне он не сходил с Синайской высоты,
И снизу я к нему не поднимался в гору.
Он говорил: Смотри, я буду там, где ты
За письменным столом сидишь, откинув штору.
И он со мною был, и он смотрел на сад,
Клубящийся в окне, не говоря ни слова.
И я ему сказал, что он не виноват
Ни в чём, что жизнь сама угрюма и сурова.
Жизнь и в самом деле угрюма и сурова. Она объединяет и разъединяет людей. Александр Семёнович никогда не навязывает личных пристрастий, но своё мнение излагает чётко и ясно. И даже по наболевшему вопросу о Крыме он сказал в одном из интервью: «Крым для меня – лучшее место в России, изнемогающей от сурового климата, дыхания ледовитых морей и полугодового мрака. И связан он для меня прежде всего с именами Державина, Батюшкова, Пушкина, Толстого («Севастопольские рассказы»), Чехова («Дама с собачкой»), Вересаева, Волошина, Гумилёва, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой, А. Грина, Набокова и т.д. «На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко». Да я и сам не одно лето провёл в Алуште, Алупке, Ялте, Коктебеле».
И его можно понять: когда начинается делёжка, становится больно всем. Многое было связано с советской литературой, и народам всегда приходится расплачиваться за промашки правителей.
Стихи Кушнера помогают жить, приносят радость и утешение. Он и сам считает это главной задачей искусства, обращаясь через классику к нам, читателям:
«С милого севера в сторону южную…»
Боже мой, как хорошо повторять
Эту строку, мне как будто не нужную,
Снова и снова, опять и опять.
Вот что такое стихи – умиление
И утешение, а почему?
Не объясняй. Не хочу объяснения.
Дашь объясненье, а я не возьму.
Дверь распахну на веранде наружную,
Странников вечных увижу за ней.
«С милого севера в сторону южную…»
Нехотя, быстро, как можно скорей!
И ещё – для Кушнера не существует недостойных внимания мелочей. Он испытывает чувство благоговения перед жизнью, и точный психологический рисунок его стихов сочетается с ярко выписанными подробностями бытия:
Я вермута сделал глоток
И вкусом был тронут полынным.
Как будто, тоске поперёк,
Я встретился с другом старинным.
Давно мы не виделись с ним,
И сцены менялись, и акты,
И он – сколько лет, сколько зим! –
Спросил меня тихо: Ну как ты?
Бокал я чуть-чуть наклонил
С полоской, идущей по краю,
Помедлил, ещё раз отпил
И честно ответил: Не знаю!
И напоследок – об отвращении Кушнера к нецензурной лексике, особенно в лирике, чем увлекаются многие поэты разного уровня – от начинающих до знаменитых. Поэт всегда ссылается на одного из своих любимых писателей – Варлама Шаламова, прошедшего через колымский ад и ненавидевшего уголовный мир и его матерщину. Поэт постоянно боролся против отказа от рифмы, строфики, знаков препинания и прочих поэтических нововведений. Сегодня хочется надеяться, что они скоро сойдут на нет.
С Александром Кушнером я познакомился, можно сказать, мистическим образом. Лежал на диване, читал томик его стихов под бубнёж радио. «Эх, – мечтательно подумал я, – послушать бы Кушнера живьём!» И вдруг слышу объявление по радио: «Завтра в 19.00 в городской библиотеке встреча с поэтом Александром Кушнером». Я выронил книжку – бывает же так!
На этом вечере я познакомился и подружился с Поэтом. Именно Поэтом, потому что за его творчеством следил с тех пор, как сам начал сочинять стихи. Кстати, читал он произведения из такого же томика, что был и у меня, и который, в тот вечер подписанный мэтром, я бережно храню. Наша дружба переросла в отношения ученика и учителя, которого мне не хватало, чтобы оценить мои опыты. А когда я начал писать пародии, его острый взгляд замечал такие вещи, которые мог увидеть только он. Думаю, что помощь и советы Александра Семёновича очень помогли мне. Когда Кушнер приезжает в Иерусалим к сыну, мы с ним всегда встречаемся.
