Литературная Газета, 6560 (№ 29/2016) - [10]

А читал он поэму «Полина», стихи об Иване Грозном и о 0Петре Первом, где по исторической канве рисовались знакомые советские проблемы, уже тогда было написано его знаменитое стихотворение «Эта женщина…», посвящённое его первой любви Алёне Басиловой. 

Однажды большой компанией во главе, понятно, с Лёней мы направились на Красную Пресню, где в конце 60-х ХХ века жил Володя Шлёнский, «краснопресненский воробушек» (как назвал его на прощальной панихиде в 1986 году Андрей Вознесенский), в его квартиру на втором этаже двухэтажного коммунального особняка, предназначенного к сносу, деревянного, со скрипучими досками пола и лестницы. У Володи тоже возникло немедленное и разгульное застолье, и Лёня читал стихи, пока мы все попросту не отключились, перебрав родного портвейна.

Мне уже доводилось вспоминать Лёню, поэтому не хочется заострять внимание на бытовых деталях. Ведь сегодня, когда исполняется 70 лет со дня рождения этого талантливого человека, его вечное бытие определяют только стихи. Многие из стихов Губанова прекрасны. В них есть та невероятная внутренняя свобода, о которой могут только мечтать поколения стихотворцев. Для него это было нормальное состояние жизнетворчества, несмотря на всё остальное. 

Многие строки и метафоры Губанова изустно расходились по Москве. Например, начало поэмы «Полина» – «Полина! Полынья моя» – или «Я умилён, как Гумилёв, за три минуты до расстрела…»… Но он часто персонифицировал себя с великими людьми истории, будь то поэт Гумилёв или, например, Пётр Первый.

Всю поэзию Леонида Губанова пронизывает невероятное количество метафор. Их столько, что они просто становятся основным текстом губановских стихов. 

Иной стихотворец мог бы гордиться любой подобной метафорой всю оставшуюся жизнь, а Лёня разбрасывал их, как бисер, бессчётно!.. Он писал много, жадно, вдохновенно, не отсеивая удачи от неудач. А у какого поэта неудач не бывает? Но не они определяют лицо поэта. Лёня словно метался между раем и адом и писал об этом:

Есть такая партия, где сразу ничья

После двух или трёх гениальных фигур…

Отвергаю рай, где проститутка – свеча,

Выбираю ад, где ангел – в снегу!

Думаю, что вы обратили внимание и на двусмысленность первых двух строчек этой строфы. «Есть такая партия» – это знаменитый словесный штамп, посвящённый коммунистической партии тогдашней страны, а в «нескольких гениальных фигурах» можно разглядеть отсыл к первым её вождям… Всё это в те годы читалось без объяснений и исключало возможность любого намёка на публикации. В 90-е годы появились несколько посмертных книг Лёни Губанова, в том числе переиздана вышедшая за рубежом книга стихов под названием «Ангел в снегу». А раньше говорить о его изданиях при жизни было невозможно. Да он ничего и не делал для того, чтобы хоть как-то укорениться в литературном процессе того времени. Наоборот!.. Он был противоречив в отношениях со своим временем и посвящал ему чеканные стихи:

Меня пугает эта слава

и чёрный локон запятой,

прости, железная держава,

что притворилась золотой.

А вот с музой у поэта были самые тёплые и непосредственные отношения, он не церемонился, объясняясь с ней напрямую:

О муза, я поклонник грога,

о муза, я волшебный шаг,

о муза, я письмо от Бога

и шёпот сатаны в ушах.

Он реально и был «письмом от Бога», но дело в том, что ни в советские времена, ни сегодня почти никто не знает грамоты, на которой пишутся такие письма!

Всё больше и больше Губанов отходил от возможности вписаться в официальные поэтические структуры. Печатался за рубежом, водил дружбу с правозащитниками – Вадимом Делоне, Галансковым, например, или Владимиром Буковским.

А между тем ещё в 60-е годы вокруг Губанова собиралось немало одарённых людей, особенно после того, как он заявил о создании так называемого СМОГа – Самого Молодого Общества Гениев, где, понятно, Лёня был лидером и инициатором этого неформального объединения. Из этого неформального движения молодых творцов на самом деле вышло несколько значимых сегодня имён. Многие из них остались в России, некоторые отправились в разные годы в эмиграцию. 

В те годы кто только не рвался в литературу!.. Общественный интерес поощрял «оперённых» не только рифмой, но и способностями людей. Но таких стихов, как у Губанова, не было ни у кого:

Я пью озябшее вино за проституток и погосты.

Я открываюсь, как окно, я ухожу к малине в гости.

Прости меня на этот раз,а на второй понять попробуй,

я вас прошу на чёрный вальс, смертельно-бледный, как Акрополь.

О, злые ногти Бытия припомнят вам улыбку ножниц,

как, всё на свете матеря, седели волосы заложниц.

Как шёл последний монастырь, опаздывая и краснея,

угрюмо разжигать костры, на коих буду я осмеян!

Я взят в острог как арестант кровавым жителем кумира

на одиночество листа и злое творчество камина.

Ах, мне уже который год шумит в кафтанчике пастушьем,

и хрипнет флейта от забот,и Мандельштамом я простужен.

Но нет ни ближнего, ни отчего… Сам Магомет и сам цирюльник

и рукопись лежит как вотчина, которую рабы целуют!

В этих стихах не было ничего антисоветского, даже намёка. Просто не было ничего советского, и это тоже стало барьером на пути Лёнечки Губанова в современную ему и по сути родную литературу.