Литературная Газета, 6560 (№ 29/2016) - [12]

– Валентин Васильевич, в благополучные «застойные» годы вы были главным редактором «Современника» – крупнейшего издательства страны. И вдруг вас демонстративно выселяют из квартиры, чтобы разместить там миллиардершу Кристину Онассис. А дальше – вами заинтересовался Комитет партийного контроля. Как вы сейчас смотрите на эти факты биографии?

– Сейчас я на это смотрю точно так же, как сорок лет назад. Никогда не надо уходить от вздоха народа, если вздох этот – горький. Никогда не надо забывать то, что говорит о жизни, о государстве, о руководстве народ. Если поэт убегает от этого знания, он превращается или в очень сытого кота, или в лёгкую, шуршащую мышку.

Десять лет я отдал «Современнику». Вёл через цензуру произведения Чивилихина, Солоухина, Тендрякова, Распутина, Белова и многих других писателей. Роман «Ошибись, милуя» Ивана Акулова – друга моего, прекрасного, изумительного прозаика – четыре журнала отказались печатать, а я запустил в производство.

В Главлите все спорные дела вёл я. И там относились ко мне в тысячу раз лучше, чем в ЦК КПСС. Цензоры были умнее и смелее партийцев. Они читали талантливые произведения, и наше писательское слово делало их честнее.

Помню, звонит Екатерина Фурцева, министр культуры СССР: «С вами говорит член ЦК КПСС. Вы зачем издаёте Можаева? Его повесть «Живой» надо выбросить! Я её сняла с постановки в Театре на Таганке…» – «Нельзя равнять то, что идёт на сцене, и что в книге. Это же разные, по сути, произведения. И представьте: не издадим мы его. Что дальше? Можаев – не Солженицын. Он держит себя в сто раз честнее, не ищет возможностей стать диссидентом». – «Изымите повесть, приказываю!» – «Невозможно, тираж отпечатан, книга пошла по магазинам». – «Ну так, да?» – и бросила трубку.

Минут через пять звонит председатель Комитета по печати РСФСР Николай Васильевич Свиридов. «Что у тебя с Фурцевой было?» – «Ничего, – говорю, – она лет на двадцать меня старше. У меня есть другие возможности». – «Хулиган! Немедленно приезжай ко мне».

Вхожу в кабинет, он сидит не в кресле председательском, а на столе. Рядом – Иван Акулов. Рассказал им суть дела. Свиридов вздохнул: «Ты – уралец, и Акулов – уралец. С двумя уральцами как мне тяжело…»

Конечно, такая чёткая позиция издательства – мы же за народ болели! – не всем нравилась. Результат? Стоим мы с Борей Можаевым на улице и видим, как из окошка моей квартиры книги выбрасывают, вещи, рукописи. Леонид Леонов, узнав, как меня выкинули из дома с детьми и матерью, сказал: этот случай после 1937 года – самый ужасный факт.

– Поясним читателю: сотрудник советской внешнеторговой организации Сергей Каузов и Кристина Онассис решили пожениться. Говорили, что решение по «молодым» принималось на самом верху. И вот громкую пару решили поселить в вашей квартире. Зачем?!

– Психические атаки, давление. Если бы это сейчас случилось, я бы вёл себя ещё беспощаднее. И с тех пор ни одного поэта, расстрелянного, безвинно посаженного, мерзавцам никогда не прощу.

Супруг мадам Онассис, между прочим, унизил мою жену циничным замечанием, мол, дешёвые обои и шкафы у вас. Хотя вчерашний коммунист, партбилет сдал на хранение в ЦК КПСС перед неравным браком…

А следователь Комитета партийного контроля Соколов? Он, по-моему, из тех, кто мог людей расстреливать, палачом работать. Привязался к аттестату зрелости: «Неправильно получен». Я пошел в московскую школу и сдал экзамены экстерном ещё раз. Приношу документ. В то время я курил, и вот вытащил из кармана зажигалку и прямо на глазах у Соколова старый аттестат стал жечь. Он как заорёт: «Не смейте!» Перепугался, что «вещдок» сгорит. Я ему говорю: чего вы переживаете, ещё один аттестат зрелости есть, новый!

Они ж привыкли, что все перед ними по струнке ходят. Когда был суд Комитета партийного контроля над руководством «Современника», так и говорили: «Сорокин, становись к стенке!»

– В чём вас обвиняли?

– В недоплате партвзносов, хотя я их переплатил, о чём и заявила на КПК Лидия Савицкая – участница войны, лётчица, мать космонавта Светланы Савицкой, жена легендарного маршала авиации. Она работала секретарём Кунцевского райкома, где я стоял на партучёте.

И тогда Арвид Пельше, был такой партдеятель, член Политбюро, руководивший КПК, предостерёг коллег: «Вопросов Сорокину не задавать!» Мне объявили выговор и отпустили.

Когда терзали семью, меня, ночью я взвешивал каждое выступление, не только своё, но и всех, кто помогал мне. Изучал: не солгал ли я, не струсил ли? И что заметил: когда ты, атакованный человек, оказываешься в таком тяжёлом положении, когда некоторые боятся тебя защитить, а другие, наоборот, идут на подмогу, невероятные силы родятся в душе! И появляется жалостливая ирония к тем, кто боится. Я даже потом иногда думал: хорошо, что так вышло! Я хоть самого себя увидел другим. Здорово, думаю, что я не трусливый и не вор. Хотя Иван Фотиевич Стаднюк мне говорил: в старости, Валя, тебе будет горько вспоминать это время.

Суд КПК прошли два поэта: Маяковский и Сорокин. Маяковского я очень люблю.

– Существовала ли «русская партия» в позднесоветское время, о чём много сегодня говорят?