Литературная Газета, 6457 (№ 14/2014) - [10]

По словам Ивана Солоневича, «русская интеллигенция познавала мир по цитатам и только по цитатам». Логвиненко, может, и не подозревает, что почти буквально цитирует героя романа Чернышевского «Пролог» А. Волгина: «Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов, - снизу доверху все сплошь рабы[?]» А восходят эти тезисы к маркизу де Кюстину, который писал, что русские «опьянены рабством до потери сознания».

Итак, чем же балует «креаклов» между кофе-брейками заведение м-м Прохоровой? Михаил Ямпольский (Нью-Йоркский университет) привёз сочинение «Раб и господин: своё и чужое»: «В русской традиции… рабство как институт интегрирует в себя своих: православных, этнически русских и т. д.» Эта амёбная мысль достаточно полно иллюстрирует цели и задачи мероприятия.

Татьяна Вайзер из Российской академии народного хозяйства и госслужбы – заметьте, при Президенте РФ, – чью тему выступления не в состоянии воспроизвести даже компьютер, утверждает: «Рабство не ограничено своим культурно-историческим контекстом и социальными институтами, оно возможно здесь и сейчас, всегда и с каждым…» Раз так, значит, и креативное сообщество может подпасть под эту категорию – например, последовательно «ложась» под западные гранты? Но в докладе об этом почему-то ни слова…

Елена Марасинова (Институт русской истории РАН) рассуждала о «рабах» и «подданных» в Российской империи: «В 1702 г. авторам челобитных запрещалось подписываться «холоп твой», «сирота твоя», «богомолец твой»: всё население в отношении верховного правителя было объединено наименованием «раб». Этот формуляр сохранялся до указа Екатерины II 1786 г., согласно которому подпись «нижайший раб» заменялась на «верный подданный». Неужели доктору наук Марасиновой негде позаимствовать сведения о том, что до XVIII в. русская подпись под челобитием являла собой эвфемизм церковного выражения «раб Божий»? Греческое doulos переводится как «раб», «слуга», «подданный». Славянские переводчики предпочли вариант «раб» – от праславянского корня orb – работать в чужом доме. В этом отражено желание христианина подражать Богу, который в земном воплощении принял образ обездоленного, раба.

Абрам Рейтблат, сотрудник непосредственно «Нового литературного обозрения», тему заявил такую: «Риторические стратегии оправдания крепостного права в первой половине XIX века». Это тот самый Рейтблат, который утверждал, что Пушкину «выйти в гении» помогли дружеские связи, литературные кружки и салоны? На 150-ю годовщину отмены крепостного права никто, кроме «ЛГ», и внимания не обратил. Теперь вдруг вспомнили – в контексте ложного отождествления русского «генетического рабства» и крепостного права. В докладе «Последствия рабства в современной России» профессор МГИМО Андрей Зубов, чьё увольнение породило безудержный креативный плач, красок не жалел: «Народ Великороссии два раза в своей истории переживал настоящее рабство, то есть потерю прав на личную свободу, свободу владения и распоряжения имуществом и трудом, выбора формы деятельности и места жительства. Первый такой период охватывал полтора века – от первого десятилетия 18 столетия до 1861 г. Второй – большевицкое рабство, начавшееся продразвёрсткой и трудовой армией в 1918 г… Второе рабство, безусловно, связано с не до конца преодолённым первым рабством». Ещё один ответ на вопрос о подлинных целях конференции.

Но Зубова, пожалуй, переплюнул Никита Соколов (журнал «Отечественные записки»): «Особой формой рабства можно считать положение человека, насильственно лишённого или добровольно отказавшегося от исторической субъектности…» Речь идёт о приоритете государства в русском историческом сознании и «рабских» его последствиях. На это тоже есть много ответов, но, пожалуй, наиболее ёмкий дан в фильме К. Шахназарова «Город Зеро»: «Могучее, великое государство – это тот идеал, ради которого русский человек готов страдать, готов терпеть любые лишения, готов, наконец, отдать свою жизнь... Это не то прагматическое европейское стремление извлечь максимальную выгоду для себя лично, это идея российского духа, который подчиняет и растворяет в себе вашу, мою индивидуальность, но взамен и вам, и мне… даёт ощущение причастности к великому организму, даёт ощущение духа, даёт ощущение силы и бессмертия».

В таком ключе раскручивались выступления почти всех участников конференции: К. Богданова (Институт русской литературы), К. Келли из Оксфорда (эта дама отметилась в «НЛО» изданием книги о Павлике Морозове – ничего более занимательного в русской советской истории она не изыскала). Помните рассуждения героя Достоевского о наполеоновском нашествии: «…и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки». «Смердяковщина» – явление в нынешней квазиинтеллигентной среде более чем распространённое. Такое «присоединение» энэлошники приветствовали бы бросанием в воздух чепчиков. А на новом витке русской истории воздух им осталось только бессильно сотрясать.

Денис ЗУЕВ

Теги: литературный процесс

Старушечьи вечера в избе Ростовых