Наталья Кодрянская.
Сказки. Глобусный человечек. Золотой дар.- М.: Русский мир, 2012. - 367 с. - 2000 экз .
В книге впервые собраны вместе все сказочные произведения эмигрантки первой волны Натальи Кодрянской, прежде публиковавшиеся только во Франции. Эту русскую писательницу необычайно высоко ценил Алексей Ремизов, сказавший о ней: "Душа Кодрянской овеяна сказкой[?] Мир Кодрянской безгрешен". И правда: в этих сказках нет грани между вымыслом и реальностью, у Кодрянской всё - сказка и всё - одушевлённо. Деревья и насекомые, ангелы и паломники - они все одинаково беззащитны и страждут обрести свою правду. Нестеснённость фантазии соединяется в сказках Кодрянской с искренним пафосом и нескрываемым морализаторством. Это сказки не столько весёлые и бойкие, сколько лиричные, трогательные, порой меланхоличные, но и тогда - простодушные и светлые. Главное наказание, какое может постигнуть героев Кодрянской, - слепота, а первое свидетельство преодоления собственного несовершенства - прозрение.
Прославление Болота
ОБЪЕКТИВ
Владимир Костин.
Колокол и Болото.- М.: Беловодье, 2012. - 288 с. - 1000 экз.
На обсуждении романа Владимира Костина я слышал определения: "фантастический роман", "исторический", "бытовой", "сатирический". По частям - верно, но не ухвачен пафос романа, связь сюжета и стиля. Сопрягать эпохи и расслаивать времена, строить сюжет на диссонансах, укрупнять будто бы малое и умалять мнимо крупное - так мне видится замысел. И так понятен горестный возглас приезжих: "И это университетский город!" Теперь каждый областной центр - университетский город, и что же? Два эпиграфа настраивают на двойственное отношение к истории. Из Державина: "Науки, музы, боги - пьяны, Все скачут, пляшут и поют". Из Полонского: "В одной знакомой улице - Я помню старый дом[?]"
Начало романа "Колокол и Болото" - в идиллическом тоне, но поверивший в предание о славном городе Потомске оказывается на Болоте, хотя "пышный центр города на расстоянии одной выкуренной сигареты". Два лика у Болота: "Место сырое, комариное, речка нечиста и поддаёт миазмами"; "Но и сделался Потомск чист и по-своему меланхолично-зачарован... рядом с исконной стихией мата образовалась гармония отличной русской речи". И время здесь, оказывается, не линейное, как везде, а циклическое - поколения идут по кругу. Автору понадобилось историческое введение - четыре века сибирского города. Слой за слоем отслаиваются пласты обыденности, и за планктонной мутью "хулиганки" проступает легендарное, чудесное.
"Любите своё Болото! Грязное и пьяное, убогое и скучное. Неимущее и никому, кроме вас, не нужное" - вот какой завет оставил таинственный Старец, явившийся вдруг на Болоте. Явился он, как наваждение, как временное просветление забубённых "бакланов", оказалось - для подведения итогов. Город Потомск суетно вспенился по поводу круглой даты - 400-летия. Перед этим вернулся из небытия колокол Благовест, и одно за другим пошли чудеса, но в памяти их удержали всего одиннадцать "потомцев". Владыка Парфений, нарисованный нейтрально, резюмирует в финале: "И никому, и, может быть, никогда нельзя рассказать об этом". А почему нельзя? "Мы не готовы к чуду".
Один из парадоксов романа, может быть, лейтмотив его: привязывайтесь сердцем к тому, что осталось, ибо "нет пока другого места для души". Ну как тут не вспомнить Василия Розанова: "Тиха Русь. Гладка Русь. Болотцем, перегноем попахивает, а как-то мило всё[?] Ко всему принюхались". И есть зловещий парадокс - Синяя птица, тоже с обратным знаком: самолёт, уносящий "руководствующую" шваль, на которую не действует чудо-озарение. Итак, преобладает ирония, но есть и элегия, грусть по уходящей подлинности.
Что даёт такое название города - Потомск? Напоминает сибирякам: мы не Иваны непомнящие, мы - чьи-то забывчивые потомки. Исторический экскурс, увлекательный, но не весёлый, оказался в романе фоном для разговора о современности. Какова она, нынешняя сибирская Россия, понять можно лишь на фоне прошлого. Экспозиция - это вторая глава "Нечто о городе Потомске" - представила разноязычие эпох: от первых воевод-мздоимцев до века XX - многое повторяется. Глава закончена обескураживающим выводом: "Так, безумным обнулением всего накопленного, наработанного и выстраданного закончился в Потомске XIX век". А что же сказать об исходе XX? Есть прогноз Старца: "И через страшные страдания пройдут нынешние люди, чтобы либо очиститься, либо погибнуть[?] сомкнутся без зазора дни предыдущие и дни последующие".
Настоящие действия начинаются ближе к середине. Но что считать главным событием романа? Наверно, возвращение колокола. Его сопровождает явление светлого Старца из легендарных запасников памяти и превращение губернатора в осетра. Прозрачная аллюзия, щедринский сарказм. Основной же свет - от любви Алёши и Ванды. Вот основной сюжетный контраст - настоящая чистая любовь в закоулках Болота. Любовь побеждает летаргию памяти. Но тревожна надежда автора. Как и в романе Булгакова, в финале всё как будто возвращается на круги беспамятства. И всё-таки есть несколько "потомцев", которым дано помнить.
