Литературная Газета 6335 (№ 31 2011) - [65]

Не знаю, была ли я в самом деле «свой парень». Это оттого, что он был такой, могла с первой минуты сказать ему «ты», «Серёжа». И спорить на бархане. Не была я равной ему – ни по возрасту, ни по положению в литературе, эти равенства вообще сомнительны. Высоты скромности и щедрости, чтобы понять другого и полюбить больше себя самого, вряд ли стремился достичь когда-либо деревенский паренёк, танкист, знаменитый поэт Сергей Орлов. Ему не нужно было ничего достигать. Природа слепила прекрасную форму и наполнила её богатым содержанием. Молодые фотографии Орлова – щекастое мальчишечье лицо. Не знала такого. Любила красоту обожжённую, шрамы и пятна на лбу, бороду, которой он хотел прикрыть следы ожогов, а создал с её помощью образ то ли романтического шкипера, то ли лукавого сатира.

– Сергей, ты красавец!

– Стыдно смеяться над уродством. Сколько оно мне страданий в молодости причинило. Смолоду думал, что такое рябое чучело не может нравиться девчатам.

– Ты красавец, чучело.

Отмахивается, хмурится, а сам доволен. Знает, хитрец, немалая доля правды в моих словах. Каким скромником его ни объявляли бы, скромность эта от большой в себе уверенности была. Не самоуверенности – уверенности органической, не подвластной сомнениям, и это касалось не красоты, конечно, которая в его случае была несомненна, ибо красота мужская в шрамах, а не в румянце пухлых щёк. Это касалось гармоничности его натуры, простой и открытой для любой сложности.

Уходит женщина. Уходит,

Как солнце с неба, как река,

За горизонт по шатким сходням

Мостков, кувшинок, тростника.

Уходит женщина так просто,

Без слов, без слёз, без жалоб прочь,

Как в океане синий остров,

Как день уходит и как ночь, –

Естественно, обычно, вечно

Уходит женщина. Не тронь.

Так уходя, идёт навстречу

Кому-то ветер и огонь.

Как ливень с тысячей мелодий

Из поля в новые поля,

Уходит женщина. Уходят

И гаснут следом тополя.

Уходит женщина. Ни злоба,

Ни просьбы непонятны ей,

И удержать её не пробуй,

Остановить её не смей.

Молить напрасно, звать напрасно,

Бежать за ней – напрасный труд...

Уходит – и её, как праздник,

Уже, наверно, где-то ждут.

В современной мужской лирике не знаю стихотворения о женщине, для женщины более великодушного и благородного.

– Серёжа, это лучшие твои стихи. Они из ряда «Как дай вам Бог любимой быть другим».

– Не преувеличивай. Не сравнивай несравнимое.

Смущается, но вижу – рад. Какому поэту не приятно сравнение с Пушкиным!..

Была у Орлова восхитительная черта: он не придавал себе значения. Особого. Серьёзного. Столь необходимого, казалось бы, для человека его положения. Проигрывал на местах президиумов и на страничных перечислениях, хотя и обижен никогда не был – слишком заметен. Выигрывал в общении – нет солидности, прост, о себе не толкует, людям помочь норовит, посему окружён со всех сторон людьми и их делами. Выглядел молодо, следы ожогов спасли его от морщин. Подтянут. Жирком обрасти мешают бесчисленные хлопоты о других.

Он был прекрасным сыном и мужем, отцом и дедом. На себе узнала, какой он был брат. Всегда тянулась к братству в дружбе. С Орловым встретилась после нескольких сильных разочарований. Стал братом с первой минуты встречи и остался до последнего дня.

Интуитивен. Слишком. Порой не хочешь, чтобы он заметил в тебе нечто, скрываешь, а он чувствует:

– Почему плохое настроение?

– Нет, хорошее.

Добиваться не станет, сделает так, чтобы через минуту забыла свои печали. Не задумываясь поступится собственными делами и заботами.

– Зачем ты потащился меня веселить? Тебе нужно было свои дела делать.

– Вот ещё! Мне самому хотелось поболтать, поболтаться.

Была в нашей дружбе одна немаловажная деталь. Орлов на фронте был танкистом. Мой отец – танковый конструктор.

Рвалась я познакомить Орлова с отцом. Отец очень хотел встретиться. Читал его стихи. Любил их. Мне выговаривал: «Ты мудришь, а у него в стихах всё ясно». Однажды Орлов заставил меня показать отцовские фотографии, статьи, очерки о нём и танке Т-34.

– Если начну писать прозу, приду к твоему отцу…

– При чём тут твоя проза? Приди просто так. Он давно тебя ждёт.

– Просто не приду. Не спрашивай. Трудно объяснить. Робею, что ли?

Иногда он соглашался прийти, но в конце разговора опять отказывался. Однажды решился приехать на дачу. Отец ждал, приготовил настойку собственного производства, знаменитую среди его друзей, – «Двенадцать разбойников».

– Орлов непьющий? Ничего, попробует.

Не приехал.

На следующее утро, разъярённая, позвонила ему.

– Знаю, неприлично, глупо. Лариса, я приезжал. Ходил за забором. Видел его. Не веришь? В голубой рубашке он был. В цветнике возился. Высокий, мощный. С колен тяжело вставал. Седой, лысоватый. Ты ему соломенную шляпу от солнца принесла. Ну, веришь теперь?

– Как объяснить всё это?

– Не знаю.

Он пришёл на отцовские похороны. В 1976 году. Не один, с женой. Я видела его сквозь горе. Понимала: пришёл он не к моему отцу, а к своему несбывшемуся другу.

Лишь на год пережил Орлов моего отца. И снова гроб, цветы, музыка, солдатский караул у гроба.

Он не успел состариться. Не сумел. Сгорбленный, с палочкой? Нет! Образ старости его не коснулся. Перехитрил её. Пусть ценою жизни. После смерти стал больше и выше, как это бывает с настоящими явлениями жизни. Упал забор защитительной скромности, и поэт предстал перед миром таким, каким был.