Литературная Газета 6335 (№ 31 2011) - [64]

Ольга КУЗНЕЦОВА

Статья опубликована :

№34 (6335) (2011-08-31) 5

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Огнестрельное имя – Сергей

Портфель "ЛГ"

Огнестрельное имя – Сергей

Лариса ВАСИЛЬЕВА

В августе этого года ему исполнилось девяносто. И как не представляю себе Сергея Орлова отсутствующим в земной жизни, так и не вижу его согбенным, седым, беззубым старцем с палочкой. Думаю, со смертью были у него особые отношения: трижды она подходила к нему на фронте, в танке, и много раз на операционных столах, где его по частям собирали. Он ей не нравился? Как вообще он мог кому-то не нравиться? Не понимаю. Впрочем, у смерти свои законы и понятия. Она ведь всего лишь другая мера жизни, неслучайно в словах «смерть» и «мера» общая корневая система. И умер он не как все: сел в машину ехать куда-то – и улетел.

Сегодня среди тех, кто его помнит и понимает его значение, есть беспокойство: Орлова забывают, юбилей всенародно не отмечают, местные мероприятия в Белозерске, где он родился и рос, слишком скромны, всемогущее TV безмолвствует, а ведь Сергей Орлов, говоря гламурным языком, бриллиант чистой воды в короне российской поэзии второй половины ХХ века. Если сказать попроще, то Сергей Орлов – лирический поэт, обожжённый войной до состояния космических мироощущений. А ещё проще: он – гордость литературы. Забывшим его воздастся забвением.

В последнее время его иногда вспоминают рядом с Николаем Рубцовым по географическому признаку: оба родились в нынешней Вологодской области. На том общее кончается. Рубцов – поэт вологодской школы. Орлов – поэт военного поколения. Между ними и в творчестве пропасть, где, впрочем, нельзя пропасть ни тому, ни другому, ибо каждый на своём месте.

В юбилейные дни те, кто вспоминает Сергея Сергеевича Орлова, испытывают радость от причастности к чуду его личности и его лирики, а кто впервые, по чужим воспоминаниям и стихам самого Орлова, узнаёт человека и поэта, причащаются к тайне ушедшего времени, которая, как её ни замыливают пустозвонными словами, открывается всем, кто хочет видеть правду жизни, какой бы она ни была.

* * *

Шестьдесят пятый год. Декабрь. Туркмения. Дни декады русской культуры.

Обжигающее солнце. Мы сидим на гребне бархана. Я – в спасительной шапке. Он – с непокрытой головой. Ссоримся. Нет, пожалуй, спорим. Нет, всё-таки ссоримся.

– Ты эгоистка. В вашем поколении много таких. Дети мира. Почему ты не знаешь наизусть стихотворений фронтовиков? Почему я знаю твои? Или мы хуже пишем? Допустим, но ты должна знать их. Без нас не было бы и вас.

– Перестань… я знаю…

– Прочитай хоть одно. Нет, не моё. Кого-нибудь получше, посильней. Прочитай Дудина.

– Не хочу Дудина. Я твои люблю больше.

– Сравнила. Эх, ты!..

Мы сидим на гребне бархана, и я не думаю о том, что этот человек всего два часа назад впервые протянул мне свою изуродованную войной руку и сказал ровным глуховатым голосом:

– Сергей Орлов.

По какому праву говорю с ним как с равным или ровесником? Между нами не менее двадцати лет разницы. Никому я не известна, напечатала свои стихи в трёх всего-то столичных журналах, а он – знаменитый поэт, фронтовик, трижды горевший в танке, у него десятки книг, его по телевизору часто показывают. И сразу это «ты» – не интимное, не ласковое, а такое почти школьное, детское, грубоватое.

Там, внизу, под барханом, прикрытые брезентовым шатром, отдыхают и перекусывают Владимир Солоухин, Михаил Алексеев, Михаил Дудин, Ирина Снегова, Алим Кешоков. Наш хозяин, туркменский классик Берды Кербабаев, похожий на величественного барса, потчует их чаем – так называется заставленный яствами дастархан. Как попала я в это общество? «Генерал от литературы», директор бюро пропаганды Дмитрий Ефимович Ляшкевич, «взял в поездку на пробу, говорят, скромная, надо выдвигать молодёжь, куда от неё денешься».

Хороша скромница. Сижу на бархане с Орловым и «ты» ему говорю. Хоть бы шапку предложила: ведь человек войну прошёл, весь в шрамах.

– Серёжа, хочешь шапку?

Не слышит. Не обращает внимания. Доказывает, что лучший поэт сейчас в Ленинграде – Глеб Горбовский, у него своя сильная интонация. Не возражаю, почти согласная с ним.

Странное было «почти» между нами. Его вполне хватало, чтобы в ожесточении поругаться, доказывая друг другу нечто, с чем каждый и без того был согласен. Иногда мне казалось, что Сергей в разговорах со мной искал человека резко противоположных мнений, и, чувствуя это, я начинала «подыгрывать ему», «подбрасывать в печь дровишки». Печь пылала до тех пор, пока внезапно, на резком повороте он не обрывал себя и меня:

– Хватит. Поиграли. А теперь – что ты думаешь на самом деле?

Я думала похоже. И обоим становилось скучно.

Однажды свидетелем подобной «свары» стал Сергей Викулов. Слушая наши пререкания, он не проронил ни слова, а когда мы, приустав, смолкли, недоумённо протянул:

– Вот те на! А я-то думал, вы – друзья!

– Друзья, конечно. – Орлов взглянул на меня, поморщился: – Никогда не мог бы в неё влюбиться. Не понимаю тех, кто может. Она – свой парень.