Литературная Газета 6286 (№ 31 2010) - [31]

В 7 т. Т. 1. Мой дед хлеб резал стоя: Рассказы и повесть / Проект В. Кривопускова; вступительная статья С. Михалкова. – М.: Художественная литература, 2010. – 448 с.; 9 л. ил.

Этот автор нам особенно дорог – четверть века он работал собственным корреспондентом «Литературной газеты». Дорого нам и издательство, взявшее на себя труд выпустить семитомник З. Балаяна – знаменитый некогда «Худлит» не так давно был возрождён именно по инициативе «ЛГ». В первый том собрания сочинений вошли три с половиной десятка рассказов и повесть «Следственный эксперимент», написанные в разные годы. Что-то видится сейчас иначе. «Я ничего не хочу вычёркивать в моих текстах. Пусть всё остаётся, как было. В каждом отдельном случае это был отрезок моего времени. Это был я. И книга – моя», – пишет автор в предисловии к тому. И пишет он его на борту теплохода «Армения», находящегося в Тихом океане. Балаян – всегда в пути.

 Виктория Миленко. Аркадий Аверченко . – М.: Молодая гвардия, 2010. – 328 c.; 16 л. ил. – (Жизнь замечательных людей: Сер. биогр.; вып. 1226).

Автор – севастопольская исследовательница жизни и творчества Аркадия Аверченко (1880–1925), также уроженца этого города, выпустила книгу к 130-летию со дня рождения писателя. Это, по сути, первое жизнеописание «короля смеха», редактора и автора популярных журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон», писателя, чьи произведения читали Николай II и Ленин, откликнувшийся, кстати, положительной рецензией на книгу Аверченко «Дюжина ножей в спину революции». Сатирик прожил короткую, но яркую жизнь, оставив будущим исследователям множество загадок. В. Миленко подчёркивает, что её работа – «в основном очерк жизни с кругом определённых задач: показать Аверченко как человека с его достоинствами, увлечениями, слабостями, недостатками; прояснить по возможности спорные моменты биографии; проследить историю семьи писателя, восстановить круг общения, включая любимых женщин. Отдельное внимание мы постарались уделить адресам Аверченко – специально для тех, кто сможет наконец установить хоть одну мемориальную доску».

 Герман Кайзерлинг. Путевой дневник философа / Перевод с немецкого И.П. Стребловой, Г.В. Снежинской. Вступительная статья Ю.Н. Солонина. – СПб.: Издательство «Владимир Даль», 2010. – 800 с. с портр. – (Серия «Дневники ХХ века»).

Имя немецкого писателя и философа-иррационалиста графа Германа Александра Кайзерлинга (1880–1946) мало кому известно в России. Но именно «Дневником» он вошёл в европейскую культуру. Обуреваемый неким номадическим комплексом, объездил едва ли не весь мир. В 1911 году он предпринял кругосветное путешествие, опыт которого и лёг в основу данного труда. И перед нами не просто записки путешественника, а философа, пытающегося осмыслить увиденное, постичь самобытность разнообразных культур и цивилизаций и того общего, общечеловеческого, что выступает за частные границы. Конечная же цель такого интеллектуального путешествия – возвращение к самому себе, к тому предельному познанию себя, которое и именуется мудростью.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Подобру-поздорову

Литература

Подобру-поздорову

ПОЭЗИЯ

Руслан КОШКИН

БОСОНОЖКА                                                                                                                                 

Девочка-босоножка,

скромница, егоза,

повремени немножко,

не отводи глаза.

Дай приглядеться, что же

светится в них зарёй –

так, что тепло – по коже

и по земле сырой.

Дай приглядеться, что же

светит из их окон.

Нужно на то, похоже,

ведать язык икон.

Вещее есть в них что-то.

И велика их весть,

ведь искупает оптом

морок окружный весь.

***

Снегу бы! Снегу бы выпасть,

выбелить мёрзлую твердь.

Мир не ему ли под выпас

брошен неметь и мертветь?

Выпал бы, что ли, хоть скупо –

виду б добавил белил,

по чистоте недоступной

вдруг бы тоску утолил.

С НОГОТОК                                                                                                               

«Ну, дела! То алчбищи навал,

то раскаяние в окаянстве…» –

великан-людоед изнывал

от раздвоенности, как при язве.

«Вот бы целостность приобрести,

изведя из себя слой за слоем,

как сыпняк черноты с бересты,

всё кромешное, тёмное, злое!» –

бедолага в тоске восклицал,

горячо на светила взирая.

И услышал его, подлеца,

кто-то из обитателей рая.

И направил молитвы поток –

так, что вымолилось людоеду

обратиться в мальца с ноготок

и блаженно пуститься по свету.

***

Прокатилась кривая молва,

мол, немой был Герасим,

собачонку свою-де, болван,

сделал кормом карасьим.

Клевета! Да, был смирен и тих,

терпелив долговато.

Не любил разговоров пустых.

Было б с кем толковать-то!

Да, дворнягу пригрел он одну,

ретивым прикипел к ней.

Но чтоб друга отправить ко дну –

да гореть лучше в пекле!

И рванул за буйки, за посты,

приготовив дреколье,

чтоб в обиду не дать, чтоб спасти,

уберечь – дорогое…

Говорили потом, как один

у трактира придурок

над куделью беглецких седин

поглумиться придумал.

И покуда над ним зубоскал

изгалялся в охотку,

молча псину Герасим ласкал,