Литература с Дмитрием Быковым - [23]

Толкин тоже решает вопрос о маленьких людях. Строго говоря, вся иерархия мира Средиземья, в известном смысле, отображает человеческое общество. Гномы – его мастера, профессионалы, ремесленники, люди – это воины и мыслители, эльфы – его поэты, романтики, если угодно. Люди вроде Арагорна, эльфы вроде Леголаса – это существа, наделенные талантами. Хоббит наделен только одним талантом – талантом дружбы и хорошим аппетитом. Кто же может противостоять злу? По Толкину, конечно, только союз всех, только все вместе. Люди, собравшись, могут победить абсолютное зло. Но все-таки он склоняется к выводу, что основой этого противостояния будут хоббиты, то есть обыватели, простые люди. Потому что у них есть солидарность, потому что у них есть простые ценности, потому что они, как Сэм, Сэмуайз Гэмджи, способны к служению и жертве, потому что они, как Фродо, скромны. То есть Толкин выступил на честертоновской стороне, на стороне обывателя.

Со своей стороны, я абсолютно убежден, что обыватель не может противостоять фашизму, наоборот, обыватель довольно легко становится агентом Саурона. Я верю в гномов – профессионалов, тех, кто наделен искусствами, ремеслами, кто владеет тайнами переплавки металлов и так далее. Ну и люди тоже бывают ничего себе. А кто-то верит в эльфов и любит этих странных остроухих созданий.

В любом случае ясно одно: настоящее зло – это не бессознательное зло, это зло, сознающее себя, наслаждающееся собой, радующееся себе. А вот способных на такое зло людей не так уж много, это не в человеческой природе. Человеческая природа, по Толкину, все-таки тяготеет к солидарности, светоносности, терпению и так далее.

Но есть особенный персонаж – Гэндальф, который является одним из древних богов в этом тщательно простроенном мире. Гэндальф практически не может принимать участие в большей части событий, он, как положено, умирает и воскресает. Гэндальф, конечно, метафора Бога. По разным причинам, которые Толкин довольно подробно расписывает, Бог в мире больше не участвует. Он может попросить, предложить, подтолкнуть, но активным действующим лицом он больше не является. Это тоже важная догадка Толкина в той истории человечества, которую он пересказывает. В любом случае решать судьбу мироздания доверено людям.

Кстати

Гэндальфу далеко не все люди интересны. Интересны ему именно невысоклики, именно хоббиты, потому что им приходится совершать наиболее трудный выбор. Иными словами, Богу нужны от человечества именно моменты преодоления себя, а к этому преодолению себя в силу скромности, в силу верности, в силу малости особенно склонны хоббиты. Потому что вообще, то вещество, из которого ткется мир – вещество отваги, преодоления себя, – вот оно в наибольшей степени вырабатывается в хоббитах. Именно поэтому они сделаны главными героями.

Могущество Гэндальфа зависит только от того, насколько хоббиты и все остальные способны выполнять его советы. Гэндальф не может заставить Фродо действовать так или иначе, он может ему намекнуть. И вот такой образ Бога, не столько всемогущего, сколько создаваемого нами, такой образ нравится лично мне гораздо больше, потому что мы с ним соучастники, мы с ним в одном походе, но мы вовсе не его игрушки. И это довольно важная мысль.

История написания трилогии широко известна. Надо сказать, что Толкин не относился к этому замыслу всерьез. Всерьез он некоторое время относился к фольклористике. А потом, когда начал писать… Он ведь Первую мировую войну повидал и насчет Второй у него не было сомнений, что она неизбежна. Он понимал, что отражение великой битвы добра и зла может произойти только в сказочном формате. Такой кошмар, как Вторая мировая война, ничем, кроме эпоса вроде «Илиады», не может быть отражен. Вот это такая детская «Илиада». «Илиада» для хоббитов.

Толкин придумал «Хоббита» в 1937 году просто ради досуга. Сочиняя сказку не для детей, не для сына, хотя и для него тоже, но главным образом для себя самого. Потому что Европа в это время была уж больно мрачным местом. И вот он сочиняет этого добродушного мохноногого Бильбо Баггинса, который живет в своей норе и больше всего боится эту нору покинуть.

Интересно, что на протяжении этого четырехтомного сочинения, четырехтомного, как «Тихий Дон», такой английский «Тихий Дон», только там вместо казаков – хоббиты, очень менялся и стиль, и тон, и сам автор. Начиналось это как игра, и Толкин настолько не относился всерьез к своей прозе, что для него это было развлечение, отдых от основных занятий. А потом это его захватило, появилась высокая поэтическая интонация, появились прекрасные песни гномов, Балина и Двалина, появились эти замечательные приключения, мотивы странствия, появилась поэтическая нота. А дальше уже, собственно, «Властелин колец» – масштабная, могучая эпопея с простроенными тщательно мирами.

Это как «Тихий Дон». В «Тихом Доне» автор меняется, сначала это олеографическое повествование, просто яркие краски, такая этнография, бурные страсти, а постепенно это становится все проще, все жесточе. В каком-то смысле автор приобретает почти библейскую простоту и мощь к последним томам, к последним страницам книги.