Листья полыни - [74]

Теперь, следующим ударом выбив саблю из рук лихо набросившегося на него кочевника, а вторым ударом отрубив ему десницу, Волкодав получил передышку на пять ударов сердца, дабы наскоро осмотреться. Он узрел, что впереди идет конный бой, и там неведомо, кто одолевает, а вот позади верховые степняки одолевали пеших веннов, и всё Серых Псов. У тех, видимо, был прежде строй, да кочевники его нарушили, а ныне, почитай, разрушили. Еще бы немного, и порвали совсем, разметали бы на разрозненные части и добивали бы пеших, кружа вокруг них. Волкодав, вышибив еще одного мергейта из седла ударом, нанесенным от себя плоско над землей поведенным мечом, развернулся и пустился на помощь пешим. Сзади к нему пробился длинный белобрысый парень, по виду крестьянин, а не воин, с простым грубоватым лицом. Где-то Волкодав видел его допреж, да вот где? Из-под кольчатого доспеха у парня выглядывали грязные и оборванные рукава беленой домотканой рубахи, вышитые на обшлагах и по плечам красными нитями. Узор являл солнце и вроде бы волны и рыб да и пересечен был косой клеткой, из чего венн вывел, что в мирной жизни парень этот был рыбарем.

Как бы то ни было, а вдвоем биться было сподручнее. За то, что творится за спиной, Волкодав теперь был спокойнее прежнего. Добрый воин должен помнить, что на затылке у него глаз нет и противник о том догадывается, а потому обязан за тылом своим следить. Но когда там, в тылу, надежный соратник находится, меч твой больше подвигов впереди натворит.

Волкодав и белобрысый вторглись в скопище мергейтов, прорубились насквозь, к лесу, без всякого для себя вреда, повернули и заново обрушились на степняков, тесня и опрокидывая их, стараясь поспеть туда, где пешим веннам приходилось хуже всего. Поглядев на другую сторону поляны, Волкодав увидал, что и там все смешались в одну толпу, качающуюся то в сторону леса, то в сторону обрыва, — это было видно по телам убитых, устилающих поляну и с одной, и с другой стороны от сражающихся.

Вдруг перед взором Волкодава опять оказался всадник в белом халате и войлочной шапке, не рубивший яростно направо и налево, будто плеткой секший, а ловко встревавший в схватку там, где был тому самый миг, и двумя ударами решавший дело. Волкодав проскакал немного вперед, зане теперь это было сделать просто: уже немало воинов полегло и не было такой тесноты среди бьющихся, как поначалу. Он настиг степняка в белом халате, а тот, увидев его, крикнул что-то отрывистое и злое, и отразил колющий удар Волкодава, и сам ранил в руку белобрысого, попытавшегося помочь венну и поразить мергейта в плечо. Волкодав тогда развернул лошадь и сделал вид, что собирается скакать прочь, к другой схватке. Мергейт поверил было ему, а венну того и надо было: он вновь развернул лошадь, поднял ее на дыбки, заслоняясь от возможного встречного тычка саблей — и этот тычок последовал, но не задел ни Волкодава, ни лошадь, — и обрушился на врага сверху, опуская ему на шапку смертоносный меч. Мергейт упал на землю с раскроенной головой. Однако, глянув ему в лицо, Волкодав понял: не тот. У того и лицо было длиннее и уже, и нос не такой приплюснутый, а крючковатый, и кожа чуть светлее.

И вправду, это был сотник Джэнчу, пришедший сюда вместе с Кутлугом. А Эрбегшад, последний оставшийся теперь у мергейтов здесь сотник, теперь бился уже близ откоса, успевая поглядывать вниз, гадая, нельзя ли скатиться, если венны вдруг осилят, вниз и скрыться в лесах за озером, поднявшись по кручам. Ведь если видны были в прибрежных камышах лодки, то добирались же как-то до них люди?

Волкодав еще дважды пробился сквозь хватку, и ему стало ясно, что не зря он сегодня взял в руки меч. Мергейты дрогнули, стали жаться друг к другу, и венны, почувствовав это, сумели сплотить ряды и начали теснить врагов к обрыву. Увидев это, Волкодав взял на другую сторону поляны, где исход боя не был решен окончательно.

— Добро сегодня бьешься, Зорко Зоревич! — крикнул ему какой-то чернявый бородатый венн с обвязанной левой рукой. Повязка вся напиталась кровью, да и на правой руке, и на бедре, и на груди у всадника были раны, но не тяжкие. И Волкодав вдруг вспомнил, кто он есть здесь. Вспомнил, и тут же дрема смежила ему веки.

«Благодарствую, венн. Никак не думал, что ты столь сведущ в мореходстве», — услышал он, засыпая…

* * *

Зорко открыл глаза, и тут же холодная вода потоком обдала его лицо, заставив снова зажмуриться. Он сделал судорожный глоток и понял, что вода соленая. Он был в море.

Мало того, вокруг бушевал шторм, а он едва держался за канат, чтобы не упасть за борт. Должно быть, это его и спасло. Но, оглядев палубу, уразумел, что спасение это было временным. Корабль, схожий с сегванским, несло поперек волны, и требовалось развернуть носом к волне, иначе его перевернет.

На рулевом весле Зорко увидел кормчего, пожилого пышнобородого сегвана, кричащего что-то сквозь ветер. На палубе были семеро, они силились, упершись крепкими и цепкими ногами в скользкую палубу, поворотить рей, на коем крепился четырехугольный прямой парус. Но рей отчего-то не поддавался, как ни усердствовали моряки. Зорко, видя, что скользит по палубе прямиком на прочную стенку надстройки, собрался, подогнул ноги и перевернулся на правое бедро. Легко спружинив о дерево, он вскочил на ноги и, уцепившись за скобу, на коей болтался не потухший доселе ворванный светильник, стал разглядывать веревочные снасти, кои поддерживали рей. И разглядел причину, отчего рей так и оставался недвижим.