Листопад - [2]

На низинах пегая пойма реки, изрытая паводками, заросла камышовой непролазью. Тут навечно поселилась беспробудная тишина. Лишь на крутых изломах плескались буруны, да по ночам, когда все утопало в безмятежном сне, доносились глухие птичьи голоса из леса.

Пробуждалась Ока лишь по весне, когда мутными потоками сбегали к ней талые снега. Набрав силы, река будто срывалась с узды и, как взбешенный табун скакунов, устремлялась в низину. Все, что ни попадалось на пути, она рушила, топила, уносила невесть куда. И, будто сказочный богатырь, заходил в нее по колено лес, прислушиваясь к ее тревожной, бунтующей песне. Вспененные волны яростно кидались на Чертов яр и с грозным урчанием отступали. Тот, кому приходилось бывать в такие дни на Оке, невольно думал: "Силища какая, удержу нет!.."

А в мыслях была она, только она...

Более ста лет назад впервые здесь поселился его прадед, Никифор Буравлев. Саженного роста, чернобородый, дикий. Откуда пришел этот человек - никто не мог взять в толк. Ходили слухи, будто он из беглых. Словили его и продали князю Баранову. А тот для усмирения женил бедолагу на крепостной красавице Анисье и поставил в лесники. Крестьяне опасались угрюмого сторожа, верстой обходили его кордон.

Но неспроста князь сосватал красавицу Никифору, тайную думу держал. Однажды прикатил он к сторожке и приказал:

- А ну, Никифор, на Большую поляну сходи, накоси травы. Лошадь притомилась, а там трава густая, сочная.

Никифор только что сошел с крыльца, а князь тотчас дверь на засов и к Анисье. Глаза, словно маслом смазали, заблестели, а самого в дрожь кинуло. Притянул Анисью к себе, кофточку расстегнул на груди и, задыхаясь, зашептал:

- Л-люблю...

Одного не учел он: крепки оказались плечи у лесника. Налег тот на дверь и - запора как не бывало. Не успел князь и трех слов сказать, через порог шагнул Никифор.

- Накосил, ваше сиятельство, травы, да только связать нечем. Вот, пожалуй, это сгодится. - Ухватил он князя за пояс и потащил из сторожки.

Не сдобровать бы князю, если бы не кучер да лакей...

В Никифора пошел и его сын, Касьян. Такой же рослый и плечистый, такой же молчун. В его обходе никто дерева не срубил. Даже лыко содрать боялись. Может, он так и прожил бы спокойно до своей смерти. Но неожиданно пришла беда. Проигрался молодой князь в карты, задолжал. Решил он продать барышнику лес на выруб. Приехал к Касьяну и говорит:

- Хочу лес напоследок посмотреть. Завтра купчую буду подписывать.

Повел его Касьян по чащобам да топям. Стемнело, поднялся туман. Сбились на болото. Стал князь замечать, будто нарочно Касьян завел его сюда. И впрямь, трясина засасывала ноги.

- Спаси, Касьян! Век помнить буду, - взмолился князь. - Денег дам.

- Видно, одной нам смертью, ваше сиятельство, помирать. За посулы спасибо. Сыт ими по горло. А лес жить будет...

С тех пор и назвали то болото Касьяновым бродом, высокий берег реки, где стояла сторожка, окрестили Чертовым яром. Стали обходить и объезжать его. Это не огорчило сына Касьяна - Ивана Буравлева. В сторожке он без опаски принимал беглых каторжан, укрывал от ареста политических. В годы Отечественной войны, когда сюда пришли немцы, Иван Касьянович переправлял за реку раненых партизан, доставлял в отряды еду и патроны. Гитлеровцы дознались, схватили его, требовали выдать партизан, но так ничего и не добились, расстреляли вместе с женой.

Узнав о гибели отца и матери, Сергей Иванович Буравлев сторонился родных мест - все напоминало о детстве... И в то же время тянуло сюда каждый кустик был связан с дорогой памятью...

А может, он не приезжал сюда потому, что судьба такая. Сурово обошлась она с ним и с Катей. Чем сильнее он чувствовал свою вину перед ней, тем горше становилось на душе...

"Катя, Катя... Где мой зарок больше не возвращаться сюда?!"

3

Костя подошел к гаражу, бросил у трактора цепь.

- Что пожаловал, механик? - спросил он.

Мальчишка молчал.

- Собаки язык откусили, что ли?

- Так, соскучился. Тебя захотелось увидеть.

- Ну ладно, забирай книжки и айда греться. Я тебе кое-что приготовил.

В углу гаража Костя оборудовал слесарку. В железной печи полыхали дрова. У подоконника стоял гладко обструганный стол и две табуретки. Сбоку темнел верстак с тисками. Костя сбросил на него ватник.

- И ты раздевайся.

Мальчик скинул пальтишко и, пригладив ладонью волосы, придвинулся к Косте. Тот залез под верстак, достал смазанный маслом насос.

- Хорош? Только не испачкайся.

- Что я, маленький? - мальчик обидчиво поджал губы и нетерпеливо заерзал на табуретке.

- Хошь велосипед накачивай, хошь футбольный мяч, - расхваливал Костя насос. - Вон сколько сразу воздуха подает.

Глаза мальчика горели радостью.

- Ты сам сделал? Вот здорово!

- А кто же? У меня помощников нет...

В это время в слесарку заглянула незнакомая девушка.

- Ой!.. Думала, тут никого нет.

- Почему же? - Костя покосился на незнакомку.

Девушка остановилась у порога. Прилипший к ее распущенным косам снег растаял, повис росинками.

- Хорошо тут, - наконец сказала она.

- Слава богу, не обижаемся. Ты откуда и кого ищешь?

- Никого, - смутилась девушка. - Просто так, знакомлюсь. Я дочь вашего лесничего, Наташа Буравлева.