Листая страницы сербской истории… - [72]

Югославянские же деятели, полагавшие, что отделение Боснии и Герцеговины от монархии привело бы к ослаблению в ней славянского элемента и, следовательно, к уменьшению шансов на благоприятный исход в борьбе за автономию югославянских областей в её рамках, упрекали Пашича за то, что, колебнувшись в сторону «Великой Сербии», он нарушил югославянскую солидарность. Для того же подобная постановка вопроса являлась чистой абстракцией. Отнюдь не «“Великая Сербия” или Югославия» было главной дилеммой, стоявшей тогда перед ним; сохранится (а если да, то в какой форме) или распадётся Австро-Венгрия в результате войны – так её можно сформулировать. Причём в глубине души Пашич вряд ли был уверен, что она обязательно развалится. Отсюда и его мгновенная реакция на ход англо-американской дипломатии. Когда же союзники, наконец, утвердились в своём решении «разменять» Австро-Венгрию на ряд национальных государств, Пашич вернулся к своему «югославизму». Как видим, его политика была весьма гибкой. Стремясь при любом раскладе обеспечить интересы Сербии и сербского народа, он, в зависимости от изменений международной обстановки, «колебался» от широкой опции до узкой и обратно. А что ему, собственно, оставалось?

Финал известен. Вслед за империей Романовых рухнула монархия Габсбургов. Её югославянские области 1 декабря 1918 г. объединились с Сербией и Черногорией в единое государство – Королевство сербов, хорватов и словенцев. Это был звёздный час политического патриарха – сербский народ собрался, наконец, под «одной крышей». Задача всей жизни была выполнена! Ему казалось, навсегда…

Однако трудности подстерегали с другой стороны, ибо будущее устройство только что обретённой «общей родины» виделось из Белграда, Загреба и Любляны по-разному. В 1921 г. Учредительное собрание приняло Видовданскую конституцию, закрепившую централизованное устройство Королевства СХС с сербской династией Карагеоргиевичей во главе. Принятие «унитарного» Основного закона, несмотря на то, что хорватские и словенские депутаты проголосовали против, Пашич, наверное, мог бы назвать своей тактической победой. Которая, увы, оказалась «пирровой». Ведь главная его ошибка состояла в том, что он воспринимал хорватскую оппозицию – наиболее мощную и активную – как обычную парламентскую фронду, какая легко нейтрализуется фракционными комбинациями и рутиной голосований. Оппозиция же хорватских политиков унитаризму отражала движение целого народа, против чего обычная парламентская практика, как правило, не работает.

Сама жизнь, таким образом, наносила удар по «трёхимённой» теории.

Как писал Слободан Йованович, «Королевству СХС был необходим или пророк югославизма, который смог бы зажечь своим воодушевлением и верой всех сербов и хорватов, либо конструктивный политик, примиривший бы сербо-хорватские противоречия в рамках какого-то государственно-правового компромисса. Пашич же не был ни тем, ни другим»[109]. Всё точно! Как мы старались показать, он всегда оставался традиционным «сербиянцем» XIX века.

История любит парадоксы. В случае с Николой Пашичем он заключался в том, что унитарист и жёсткий защитник государственного единства по-прежнему оставался заядлым конституционалистом. И это не могло не привести его к столкновению с королём Александром Карагеоргиевичем, чьи авторитарные замашки становились всё более откровенными. В год своей кончины Пашич – этот «последний из могикан», которому уже перевалило за восемьдесят, – говорил о необходимости создания широкой коалиции разных партий для отпора надвигающемуся режиму личной власти. Как и в свои ранние годы, он был готов биться против самовластия монарха, отстаивая конституцию и прерогативы народного представительства.

Но начаться борьбе было не суждено. 10 декабря 1926 г., в возрасте 82 лет, Пашич скончался. По словам Йована Дучича, «когда разнёсся слух, что его нет в живых, страна почувствовала, что теперь всё пойдёт наперекосяк. И она не обманулась. Приближался хаос»[110]. Отбросив преувеличения, свойственные натурам творческим, заметим, что автор данной сентенции знал, о чём говорил…

Завершая наш рассказ, выделим главное: смысл власти в представлении Николы Пашича заключался отнюдь не в обладании ею ради неё самой (что, с явно выраженным личным подтекстом, характерно для большинства современных «элит», особенно доморощенных). Он действительно «любил власть, но опять же не как таковую, а лишь имея в виду ту цель, которую с её помощью можно достичь»[111], т. е. «национальное освобождение и объединение сербства». Ей было подчинено всё, в том числе социально-политические и государственные проекты собственно в Сербии.

Налицо, таким образом, неразрывная связь и переплетение социального, политического и национального компонентов в его идеологической «матрице», каковую мы себе представляем в виде интегрального пятичленного алгоритма: «Гражданские свободы – политические реформы – народное государство – социальное равенство – национальное единство». Последнее, по мысли Николы Пашича, подчеркнём еще раз, есть главная внутренняя предпосылка будущего Освобождения…