Листая страницы сербской истории… - [69]

Таможенная война была для Сербии тяжёлым испытанием, но ещё более тяжким стал Боснийский кризис, связанный с аннексией в 1908–1909 гг. Боснии и Герцеговины. Целью её было стремление Вены укрепить свою гегемонию на Балканах и в восточной Адриатике, а также переориентировать собственное югославянское движение, отдавая себе отчёт в том, что Белград становится для него всё более притягательным. Аннексия была ускорена и из-за Младотурецкой революции в Стамбуле, которая вернула в силу конституцию 1876 г.: её действие формально распространялась на территорию всей Империи, включая оккупированную провинцию.

В Сербии аннексия вызвала мощную волну протестов. Общество всколыхнулось: в стране создавались пункты записи добровольцев, готовых сей же час отправиться в Боснию на защиту «сербского дела». Правительство требовало предоставления Боснии и Герцеговине автономии. Одновременно оно обратилось к России, вставшей на сторону сербов. Однако в марте 1909 г., принимая во внимание неготовность России к войне, Германия ультимативно потребовала от неё санкционировать акцию Австро-Венгрии, дав понять, что отрицательный ответ повлечёт за собой её вооружённое вторжение в Сербию при содействии Берлина. Угроза подействовала: Петербург был вынужден отказаться от поддержки Белграда и посоветовать ему признать новый status-quo. Сербия отступила. Но отступление было временным. В отблесках последнего триумфа Габсбургов уже являлась тень древнего царя Пирра.

Наглядна позиция Николы Пашича, который во время Боснийского кризиса не входил в правительство. Вождь радикалов выступил за жёсткий отпор аннексии, говоря о возможной защите сербских национальных интересов и с оружием в руках. Так, на тайной сессии Скупщины 10 октября 1908 г. он открыто высказался за войну с Австро-Венгрией, чем проявил себя как прекрасный психолог. С одной стороны, его решительный «частный» настрой импонировал общественному мнению, оскорблённому в лучших национальных чувствах. С другой – когда чуть позже министр иностранных дел Милован Милованович, с подачи дипломатов Антанты, начал задумываться о территориальных компенсациях за аннексию (на что Вена, может быть, и пошла бы), он решительно восстал против любых сделок. «Пусть на теле сербского народа останется живая рана!» – подчеркнул Пашич, желая сохранить высокий национальный тонус сербов для будущего реванша[98].

Кто знает, может, ему вспоминалась тогда площадь в Париже, где стояли статуи женщин по числу провинций Франции, две из которых, олицетворявшие Лотарингию и Эльзас, были без малого сорок лет увиты чёрным крепом – в напоминание французам об отторгнутой части Отечества…

Боснийский кризис имел рубежное значение для балканских стран. Во-первых, он похоронил возможность в принципе близких отношений Белграда и Вены, сделав их окончательно неприятелями. Во-вторых, в условиях дальнейшего ослабления Турции привлёк внимание к Балканам великих держав, стремившихся укрепить свои позиции в отдельных государствах региона, которому придавалась важная роль в стратегических раскладах как Тройственного союза, так и Антанты. И, наконец, исходя из первых двух посылок, подтолкнул балканских политиков к сотрудничеству друг с другом: в целях защиты от Австро-Венгрии, с одной стороны, и освобождения христианских областей Европейской Турции, с другой.

Завязались тайные переговоры, и в октябре 1912 г. Сербия, Греция, Болгария и Черногория, заключив соглашение, объявили войну Турции. Главным стержнем нового Балканского союза был сербо-болгарский союзный договор, подписанный 13 марта, по которому предусматривалось их совместное выступление против турок и последующий раздел Македонии. С другой стороны, в случае нападения на Сербию Австро-Венгрии болгары обязывались предоставить в помощь Белграду армию в 200 тысяч штыков. Но последнего не случилось, ибо союзники разыграли «Турецкий гамбит».

Многие политические противники Пашича в Белграде злорадствовали: «Ну, на сей раз Байя сломает себе шею!» Однако, чего уж точно не было в нём, так это примитивного авантюризма. К началу войны Сербия имела сильную, хорошо и вовремя вооружённую армию, а моральный дух народа был как никогда высок. Многолетний заместитель Пашича по финансам и его близкий друг еще с 70-х гг. XIX в. Лаза Пачу говорил Л. Д. Троцкому, обозревавшему в качестве корреспондента российских газет перипетии Балканских войн: «Наши финансы в прекрасном состоянии. Мобилизация обходится нам в миллион динаров ежедневно. Мы сделали значительные запасы золота и спокойно смотрим навстречу завтрашнему дню. На шесть месяцев нас хватит»[99]. Словом, каждый спокойно делал свою работу[100]. И даже конституционный режим, в отличие от Болгарии, на время войны не был отменён.

Плоды такой подготовки оказались впечатляющими. Сербские войска выиграли ряд крупных сражений Первой балканской войны: при Куманове, Битоле, Прилепе и т. д. И особенно в них отличились артиллеристы, вооружённые теми самыми пушками, за которые в свое время «насмерть» бился Никола Пашич. Однако не всё оказалось гладко: пробившиеся на побережье и занявшие порты Алессио и Дураццо (без выхода к морю Сербия задыхалась) сербские части были вынуждены их оставить из-за угрозы Австро-Венгрии, которая объявила частичную мобилизацию. Это привело, по мнению политиков и военных, к необходимости частичного пересмотра договора с Болгарией и, в частности, – сохранения за Королевством долины Вардара (занятой сербами, но по договору должной отойти к болгарам) как единственного удобного пути к порту Салоники. Они же, не выполнившие, кстати, ряд положений договора, встретили предложение о ревизии его текста в штыки, угрожая в случае отказа сербов буквально следовать ему раздавить их «как клопа»