Листая страницы сербской истории… - [62]
В 1891 г. Никола Пашич впервые занял кресло премьер-министра. Но всё-таки, думается, значение этого года для него состояло в другом. В мае, в возрасте 46 лет, он, наконец, женился. Почему так поздно? Уже отмеченные редкая последовательность и высочайшая концентрация духа приводили к тому, что он отдавал себя избранному делу целиком, не размениваясь ни на что другое, даже на брак. А потому и задумался о семье лишь тогда, когда удалось «одолеть» монарха. По крайней мере, в годы первого триумфа (1889–1892) ему так казалось. «Пока борьба за изменение Конституции не завершилась, – объяснял молодожён мотивы столь долгого холостячества, – я избегал жениться, полагая, что в той борьбе меня могут подстерегать всякие опасности, и не желая, чтобы наряду со мною лишения терпела моя семья. Когда же я решил, что борьба завершена, я и вступил в брак с намерением посвятить себя основанию семьи и заботе о ней»[40].
Всё у него было разложено по полочкам, в определённой иерархии, как у всякого человека, у кого воля превалирует над чувствами…
В середине пятого десятка вообще трудно возгореться с юношеской страстью, а уж человеку с «темпераментом» и миссией Николы Пашича тем более. Его женитьба потому и не стала следствием романа; мало того, в ней изначально было заложено куда больше патриархальности, чем романтики.
Но для начала приведём еще один неизвестный факт: в первый раз Пашич решил жениться в 1889 г., т. е. в год отречения Милана Обреновича. Он уже и сватов заслал (своего партийного друга Светозара Милосавлевича) к купцу Живко Давидовичу, с тем чтобы просить его дочь Софию[41]. По свидетельству Милана Миличевича, «Давидович готов дать за дочь 10.000 дукатов, только, как он говорит, молодая ещё совсем не знает Пашича»[42]. Ситуация вполне типичная для традиционного общества. Тогда помолвка почему-то не состоялась, однако и в следующий раз, два года спустя, Пашич вёл себя практически так же.
Его новая избранница – Джурджина – была на 22 года моложе и происходила из семьи богатого сербского купца из Триеста Александра Дуковича, имевшего активные связи с южнорусскими регионами. Она и родилась в России, в Бердянске, 17 апреля 1866 г. Их знакомство и вступление в брак произошли на удивление быстро. Впрочем, зная Пашича, иначе и быть не могло.
Итак, решив создать семью, он посвятил в свои личные планы ближайших друзей. Один из них, житель Триеста Лаза Аничич, оперативно проверил слух, будто в городе проживает красивая сербка-триестинка с богатым приданым. Через настоятеля местной сербской церкви была добыта её фотография и послана в Белград. Пашичу избранница понравилась, и, не долго думая, он отправился во Флоренцию, к её брату, известному скульптору Стевану Дуковичу.
Здесь, в ресторане на берегу реки Арно, и состоялась их встреча. На первый взгляд, между ними было мало общего: она – европейка с образованием и манерами, он – сербский selfmademan; она – богата, он – нет; она – склонна к искусству, он, посвятивший жизнь единственно политике, – и в театр-то не выбирался, а на придворных балах и церемониях присутствовал только тогда, когда к тому обязывал протокол. И всё же их связывало самое важное для брака: обоюдное желание домашнего тепла и приверженность семье.
Они венчались в русской церкви во Флоренции, где Пашич молил Бога, чтобы «она была счастлива»[43]. Свадьбу сыграли тут же, на Piazza Independenza, 22. В середине июня, не завершив свадебного путешествия по Европе, молодые вернулись в Белград. «Государственные дела позвали меня назад»[44], – оправдывался новоиспечённый супруг в письме тёще.
Семейная жизнь Пашича сложилась счастливо. Жена смогла создать ему ту тихую заводь, где он мог отдохнуть от политических бурь. В отличие от многих своих коллег, по-балкански горячих, продолжавших партийные споры в белградских кафанах, лидер радикалов проводил досуг дома, в кругу семьи, которая с годами росла. В 1892 г. у Пашичей родился сын Радомир, год спустя на свет появилась Даринка, а в 1894 г. – младшая Пава. В 1900 г. родилась третья дочь – Даница, но она умерла в младенчестве.
К детям отец относился любовно, но без особой сентиментальности. Дочери, по стародавнему обычаю, целовали ему руку и говорили «вы». Значительно большую снисходительность он проявлял к своему первенцу, причём к концу жизни черта эта усилилась. Сам всегда щепетильный в денежных вопросах, старый Пашич, казалось, закрывал глаза на сомнительные операции сына, что подрывало его собственный авторитет в народе.
Взращённый в патриархальной среде сербской глубинки, он, как уже говорилось, впитал в себя поистине культовое отношение к семье, родственникам, друзьям и весь был пропитан каким-то задружным духом. Потому он и Сербию воспринимал как одну большую задругу, а сербов – как единый род. Когда в 1898 г. скончался младший брат Найдан, старший Никола принял старательство над его детьми (их мать умерла ещё раньше). Помогая оставшимся в Заечаре, он устроил одну племянницу в женский пансион в Киеве, а старшим племянникам, Петру и Николе, выхлопотал возможность учиться в Киевском кадетстком корпусе. Впоследствии, закончив корпус и выйдя юнкером в Константиновское артиллерийское училище, Петр писал ему: «Да, милый дядя, нелегко сознавать, что мы – птенцы, сиротинки, покинутые отцом и матерью, разбросаны по всему миру, что все мы живём благодаря Вам»
