Листая страницы сербской истории… - [61]
Таким образом, уже в Цюрихе, студентом, Никола Пашич сформулировал основной вопрос (имманентно присущий традиционному способу мышления): как измениться, оставаясь в то же время самим собой?[30] Или, говоря словами Джеймса Биллингтона о русских, «найти такой исторический рецепт, который позволил бы им что-то перенять от Запада и в то же время сохранить свое отличие от него»[31]. В различных его вариациях вопрос этот всегда оставался стержнем общественной философии Радикальной партии, основанной им в январе 1881 г.
Потому-то Пашич, вместе со своими партийцами, и вступил в жесткий клинч с князем Миланом Обреновичем, когда тот в начале 1880-х гг. перевёл вектор внешней политики Сербии с Петербурга на Вену, олицетворявшую ненавистный Запад. «Мы совсем не бережём того, что серба делает сербом, – чеканил радикальный вожак, – но, следуя моде, стремимся к тому, чем так кичатся иностранцы»[32].
Конфликт завершился неудачным Тимокским восстанием, и Пашич был вынужден шесть лет скрываться за границей. Но и монарх не смог умиротворить страну. После поражения в войне с болгарами (1885) кризис в Сербии обострился: в 1888 г. была принята «парламентская» конституция, а в феврале 1889-го Милан отрёкся от престола. Месяц спустя беглец триумфально вернулся в Белград, сразу же заняв одно из ключевых мест в иерархии новой власти[33]…
Пока же, готовя за границей новое восстание против Милана Обреновича, Пашич наладил контакты с болгарскими юнионистами и жившими на Балканах русскими эмигрантами; предводителем московских славянофилов И. С. Аксаковым и всегда готовыми к драке черногорцами. Не раз он обращался за помощью и к официальному Петербургу. Всего им было сделано четыре попытки организовать заговор. И хотя все они, в силу разных причин, провалились, активность и фанатичная целеустремлённость беглеца поражает: все годы изгнания он оставался для сербского монарха каким-то слепым наваждением, вызывающим страх. Так, во время решающей битвы с болгарами под Сливницей, когда маятник военного успеха ещё колебался, у того случился нервный срыв: королю вдруг привиделось, что в первых рядах штурмующего сербские позиции противника обретается сам Пашич со своими боевиками. Верховный главнокомандующий бежал, за ним потянулась в отступление вся армия. «Я не хотел, чтобы Пашич и его люди провели меня связанного по Софии», – оправдывался он потом[34]… А Пашич, ничего не ведая, скрывался тогда от румынской полиции в городке Тульча у своего русского приятеля из бывших нигилистов Василия Ивановского.
Вместе с тем гонимый вождь радикалов и сам пережил в эмиграции немало: крах собственных усилий и гонения местных вла стей; тотальное безденежье и голод; лживые обвинения белградского режима и разочарование в прежних друзьях. Нередко жизнь его висела на волоске. Любой другой, наверное, сошёл бы с дистанции, но не он. Остаться на плаву ему помог второй – восточный – компонент его натуры. «Если бы природа не одарила меня таким характером, – признавался беглец соратнику, Пайе Михайловичу, – я бы давно уже кончился»[35]. Вот уж действительно, «его можно было согнуть, но нельзя сломать»[36], как с ёмкостью формулы выразился Милан Протич-старший.
В качестве промежуточного вывода воспроизведём определение Латинки Перович: «Пашич принадлежал к категории закрытых и хладнокровных людей, которые очень быстро выбиваются из своей среды и становятся её лидерами. Они рано фиксируют личные и общие цели, как правило отождествляя их. Это люди одной-единственной идеи и исключительно высокой концентрации»[37]. Всё точно! Никола Пашич по природе своей не был дилетантом, что являлось, пожалуй, его главной функциональной чертой. Чем бы он в жизни ни занимался, он везде добивался успеха, вследствие отмеченного выше умения «концентрироваться». Малоизвестный факт: по окончании цюрихского Политехникума ему предлагали остаться за границей и работать по специальности[38]. Что это, как не свидетельство уровня его инженерной подготовки? О политике, второй и главной профессии, мы и не говорим. Личная жизнь также не стала исключением.
Человек и политик
Принятие Конституции 1888 г., по разумению Пашича, открыло новую эру в истории Сербии. К власти в стране пришла совсем ещё недавно гонимая Радикальная партия. Причём положения парламентского Устава, как это ни парадоксально звучит, обеспечивали ей по сути вечную власть. Ведь присущая сербскому социуму однородность при запуске «чистого» парламентского механизма (свободные выборы и ответственность кабинета перед народным представительством) не могла не «конвертироваться» в политическую монополию «народной партии», выражавшей интересы подавляющего большинства населения. Новый порядок, таким образом, обеспечивал радикалам полную гегемонию в Скупщине, что превращало её в партийный парламент. Суверенная же власть такой Скупщины и самому государству придавала партийный характер… Всё так и было – в 1889–1892 гг. Сербия являла собой типичное «радикальное царство», как высказался о характере установившегося режима сам некогда активный радикал Пера Тодорович
