Лишний человек - [9]

— Тут кровь на полу.

— Сказали, сейчас уберут. Это катетер долго не могли поставить. Пошли отсюда.

— Нет, погоди, зачем?

— Все равно нас выгонят. Сейчас к нему придут.

— Кто? — встрепенулся Ваня.

— Да кто к нему может прийти… Медсестра. Кому он еще нужен-то, кроме нас с тобой? Подумаешь, сокровище.

Это добило мягкосердечного Ваню, и он, уже не сдерживаясь, вздохнул из глубины души.

— Пошли, — повторил Саша. — Посидим там на скамейке, пока дождя нет.

Погода, похоже, налаживалась, но скамейка была мокрой, и Ваня, который плюхнулся на нее не глядя, страдальчески скривился. Саша поднял его, смахнул воду газетой, и они осторожно уселись.

— Давай еще раз, — попросил Ваня. — У меня уже в голове все смешалось. Кто это был-то? Ну, который его ранил.

— Тип в желтом дождевике. Правда, свидетель только один — та девушка, которая там дорогу переходила. Но ей можно верить, она совсем близко стояла и действительно все могла видеть.

— И сама его ударить могла, а?

— Зачем бы ей?

— А типу в дождевике зачем? Мы ведь не знаем, за что это его…

— Да уж наверное за дело.

— Хотя его могли и перепутать с кем-то. — Ваня задумчиво водил подобранным прутиком по поверхности лужи, вычерчивая невидимые узоры. — Вот ты говоришь, что это его за дело… А кому вдруг захотелось его убить? Ну ладно бы нам. У нас повод есть. А главное — не повод даже, а то, что мы знаем, кто он такой. Мы его помним.

— Я тоже об этом думал, — Саша кивнул, следя глазами за тем, как палочка бороздит зеркальную гладь лужи. — В полиции та же история, что с Сёмой. Они о нем помнят, пока он маячит перед глазами собственной персоной или пока я о нем говорю. А только я замолчу и отойду — забывают напрочь. И вот я бился, бился, а потом понял — бесполезно, вязнешь в этом, как в болоте, а толку никакого. Так что на расследование надежды нет. Никого они не найдут, и все дело в конце концов где-то затеряется навсегда. А потом, возможно, вообще пропадет у них из всех отчетов и баз. И Великаша тоже… Только мы знаем, кто он такой. Для остальных он — неприметный таксист. Кому он нужен, чтобы его убивать?

— Поэтому я и говорю, что могли перепутать. Принять за кого-то другого.

— Не исключено. Но как-то сложно.

— Или убийца не хуже нас знает, кто он такой, и именно поэтому хочет его убить.

Они перестали следить за палочкой в луже и переглянулись.

— Между прочим, он про это говорил там у меня на кухне, — сказал Саша. — Великаша то есть. Что-то вроде: вы не одни такие на свете, есть и другие. Возможно, не мы одни знаем про вот это все. Ты уже понял, да? Почему мы не забыли про Сёму? Его помнят только те, кто знал о его истинной сущности. А это даже не только мы, с нашими суперспособностями.

— Точно, Тотоша ведь тоже помнит! — встрепенулся Ваня. — И Полина, да?

— Да. Ну то есть она старается помнить. Я вижу, что у нее это иногда ускользает из головы. Это, знаешь, так… мучительно иногда. Когда она пытается вспомнить, но не может понять, что именно забыла. И все-таки вспоминает, даже без моей подсказки. Так что если кто-то о них знал раньше всю правду, то и сейчас должен помнить.

— А это ведь неплохо! Вот у нас уже и есть зацепка.

— Какая?

— Круг подозреваемых сужается. Вот смотри, мы четверо знаем о Сёме. Что у нас общего? Мы оперные певцы. Значит, наш подозреваемый тоже откуда-то из этого круга. Это во-первых, — Ваня нарисовал в луже единицу. — И это должен быть кто-то заметный, с мировым именем. Это во-вторых, — Ваня нарисовал в луже двойку.

— Да не обязательно, — Саша отобрал у него прутик и тоже принялся чертить в воде цифры. — Во-первых, вот Полина например не певица, а знает про Сёму все. Во-вторых, наш подозреваемый запросто может быть знаком только с Великашей и ничего не знать о Сёме. Мы работаем в театре и видим только то, что происходит рядом с нами. Но их противостояние затрагивает не только певцов и музыкантов. Великаша мог насолить в сущности кому угодно. Так что тут у нас зацепок нет.

Он решительно перечеркнул лужу крест-накрест, но ее поверхность тут же снова стала гладкой и невозмутимой.

— Наша главная зацепка сейчас лежит в палате под капельницей, — сказал Ваня. — Когда придет в себя… он ведь придет в себя?

— Конечно. Теперь они уже ручаются, что все обойдется. Хотя я не очень понимаю, как так получилось. Убийца, видать, все-таки неопытный. То ли сил ему не хватило, то ли решимости. Ну или сам он не до конца превратился в обычного человека.

— А я так думаю, и то и другое. Он не совсем обычный даже сейчас, как и Сёма. Иначе почему все про них забывают, почему их следы тают сами собой? Если б они стали совсем-совсем обычными, то ничего такого бы и не было. Так что ты с ним того… поосторожнее. Но главное: когда он придет в себя, то кое-какие вопросы отпадут. Уж он-то, наверное, знает, в чем тут дело, и нам расскажет.

— Угу. Или не расскажет, если не захочет. Не очень-то он рвался что-то рассказывать, когда был у меня в гостях. Но все-таки не в его положении отказываться от нашей помощи.

— А чем мы можем ему помочь?

— Пока не знаю. Но главное, что мы согласны помогать. Только мы одни на всем белом свете. Больше у него, видимо, никого нет.