— Весел, боярин? — встретил его масленой усмешкой служащий страшного ведомства. — Ну посмейся, пока… — он, точь-в-точь как забиравший его в последний раз оперок, кивнул на стоящий у ворот квадратный короб повозки, предназначенной для перевозки высокородных арестантов.
— А ты не пугай, мусор. Пуганый, — вполголоса буркнул Лис, привычно закладывая руки за спину.
— …Таганка, все ночи, полные огня… — просвистел он припев старой песенки и шагнул в темное нутро экипажа. Уселся на жесткое сидение и замер, прижатый к стенке втиснувшимся следом ярыжкой.
— Ну а как же иначе, присмотр нужен, — понимающе покосился на него дурнопахнущий сосед.
— А чем это ты, приятель, смазываешь сапоги? Смальцем? — Александр балагурил, в то же время чувствуя некоторое волнение от встречи с неведомым. Одно дело попасть в знакомый и почти родной участок районной уголовки, другое — в лапы Гбшников, как он окрестил для себя службу охраны строя.
«Ах, Андрей Иванович, ах сволочь ласковая, все ж таки надо было тебя «сдать» гражданину Шувалову. Петька — тебе быстро бы… — Александр не додумал и вновь глянул на остренький профиль чиновника. — Спросить? Да нет, не стоит. Рано еще», — однако не удержался и съехидничал: — А ты, милок, императрице присягнул уже, аль еще регентше с пащенком служишь?
Лицо сопровождающего побелело, даже в темноте стало видно, как он напрягся и судорожно зашевелил губами.
— Сам изволил сказать, твое сиятельство, — наконец выдохнул тот. — За язык не тянули. На государеву власть хулу возвел. То мое уже будет на тебя слово.
— Так ты, выходит, малолетнего Ивана Антоновича почитаешь за государя императора? И Елизавету Петровну, великую государыню, не славишь? — созорничал Лис, бесстрастно глядя в зарешеченное, да к тому же задвинутое ставнем окошко.
— Его И В Иван Антонович — наш государь, и никто более, — визгнул служивый. Створка на верху коробки распахнулась, и в отверстие заглянул стоящий на запятках солдат.
Он внимательно глянул, все ли в порядке, и вновь задвинул заслонку.
— Как считаешь, слыхал солдатик слова мои? — поинтересовался Лис, словно испугавшись.
— А то, — ехидно ощерился ярыжка. — Все слово в слово повторит на спросе. Уж будь доволен. Карета хитрая, ты и охнешь, а уж слыхать.
— Значит, и твой визг услышал? — удовлетворенно констатировал Александр, откидываясь на спинку.
— Все чего надо слыхал, — сопровождающий сверкнул глазками и в предвкушении доклада пошевелил губами, видимо, повторяя сказанное злодеем противоправное изречение.
«Как говорится, знание — сила, — усмехнулся в темноте Александр и тоже задумался. — Похоже, информация о перевороте еще не дошла до низовых ячеек. Оно и понятно. Сейчас и в высших слоях неразбериха. Все затаились и ждут, чем кончится ночное мероприятие. Это кто знает, а кто не знает, тому и не скажут. Попробуй, вякни. Слово и дело государево…»
«Вот времечко, куда там сучьей зоне. Тут спиной не повернись…» — Александр повернул голову к спутнику: — Однако, вот что я тебе скажу, служивый. Прежде чем самому слово и дело кричать, ты в участке последние вести уточни. Ладно? А то неловко будет. Ну, а коли послушаешь меня, то после подойди, может и сговоримся, — рискованно вербовал чиновника Лис. «Впрочем, чего тут такого, его слова и солдатик подтвердит, а мои еще неизвестно, расслышал ли, да и нет в них криминала в свете нынешней политической ситуации».
Заподозрив неладное, служка стрельнул глазками на непонятного арестанта и не ответил.
Наконец, карета, поставленная на полозья, въехала на мрачный, огороженный высоким забором пятачок.
Александр выбрался на белоснежный покров, устилающий подмерзшую землю, и глянул на окружающие стены: А теперь «Горбатый», я сказал, — пробормотал он, вспомнив нетленку любимого актера.
«Ну что, служивый, окропим снежок…» — обернулся он к сопровождающему.
— Иди, супостат, сейчас тебе… — дьяк не закончил и кивнул солдатам.
В караулке, куда втолкнули служивые арестанта, уже сидело трое. Писарь, с лежащей у него на коленях доской для письма, и два смурных, крепко похмельных, человечка.
«Все, как водится. И опера, и кивала. А где же следак?»
— Сымай все, — приказал хмурый высокий мужик в засаленном камзоле, едва успел войти в помещение. — Кому сказал?! — сорвался в истошный крик дознаватель. — Все про тебя знаю. Тать и злодей! — истерично тряхнул зажатой в руке бумагой и приблизил помятое лицо вплотную к Лису. — Сейчас на дыбе все скажешь. Доносчик отвоет, и твоя очередь придет. Сам лучше скажи, а не то шкуру спущу, — он вдруг успокоился и спросил у чиновника, доставившего в крепость арестанта: — Не вел ли злодей в дороге речей преступных?
Служивый вильнул взглядом и промолчал. Видимо, короткое пребывание в присутственном месте позволило ему сообразить, что в воздухе носится нечто…
Он выдохнул и пробурчал, глядя в угол: — Не разобрал. Бурчал чего-то. Но неслышно.
— Вона как? — следователь мазнул глазами по ссутуленной фигуре чиновника. — Ну-ну… Значит, на государя хулу клал, иль самозванно себя славил? — разгладил листок и прочитал, поднеся к слабому свету, струящемуся из маленького мутного окошка: — Смущал прислугу такими речами: «В ответ на слова доносчика, Тришки Зверева, ответил: Не царское то дело — девок в баню таскать. Сим себя с государем сравнил. Да еще бранно.
