— Было то? — дознаватель навис над стоящим перед ним арестантом. — Отвечай, аль язык отсох? Пока в подвал не свели, ответь.
— А коли скажу так, мол, и есть, ты, что, пытать не станешь? — поинтересовался Лис, стараясь выгадать время на размышление: «Так вот он чего припомнил, сученок. Когда в первый день про баню разговор вел, тогда и припомнил».
«Мог я так сказать? Да запросто, — сообразил Александр. — Невинная для современного человека шутка, оказывается, здесь имела совершенно четкое отношение к государственному преступлению. Как же, себя с царем сравнил. Ох, тяжко. Как тут быть? Слова-то сказаны. И вроде как слышал их и Мефодий, да и остальные дворовые люди тоже могли. Начнут спрос, подтвердят. И никому ничего не докажешь».
— Вот что, Господин хороший, отвечать буду только самому Ушакову Андрею Ивановичу. Я князь, потому, имею право…
— Князь ты, оно верно. Да только у нас в подвалах и генералы плачут, как дети, — оскалился дознаватель. — Других дел у господина Ушакова нет, кроме как тебя слушать. Сейчас во дворце государыню императрицу Елизавету Петровну сопровождает. Не до спроса ему. Так подтверждаешь сказанное, аль нет? — решил закончить предварительный спрос он.
«Сейчас в подвал сведут, и привет, — понял Лис. — А после пытки совсем другой расклад. Как ни крути», — он повернул голову к стоящему в углу служащему, который имел неосторожность высказаться о бывшем уже наследнике. Услышав последние слова дознавателя, служака сменился с лица и покрылся каплями пота. Казалось, ему стало плохо.
«Так вот на что намекал осведомленный в последних новостях князь», — сообразил тот.
Александр кашлянул и уперся взглядом в лицо неосторожного канцеляриста: «Сообразит? Или придется сдать?» — мучительно ждал Лис, сверля взглядом стоящего в стороне служащего.
Тот вздрогнул и, прочистив голос, произнес: — Игнат Ефимович, позволь молвить, — он шагнул вперед. — Не дело то. Согласна артикула потребно про высокородного дворянина, коль есть в том потребство, донести господину Ушакову, — видно было, слова дались ему с большим трудом.
Следователь замер и пошевелил когтистыми пальцами. В чем, в чем, а в глупости служащих канцелярии было обвинять излишне.
«Не имей подчиненный весомой причины, встревать не стал бы, а коль так, ежели на своем настоять, верное дело, по команде донесет», — сообразил дознаватель.
Он, точь-в-точь как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку, поморщился и тяжело засопел: — Быть по сему. В караул злодея. Солдат приставить, и чтоб никто с ним не смел говорить.
Из комнаты дознания ввели в узкий, похожий на келью, закуток. Бетонные стены, окошко, размером с носовой платок, лежак в углу и два табурета у дверей.
Солдаты втолкнули подследственного в камеру и замерли, усевшись возле входа.
«Ну, как бы то ни было, хоть какая, а отсрочка. Теперь стоит крепко подумать», — чуть расслабился Александр и осторожно присел на жесткий лежак. Но уже через несколько минут сообразил, что начал неимоверно чесаться. Он глянул на отполированные множеством арестантов доски и увидел россыпь громадных клопов.
Александр вскочил и судорожно принялся сбрасывать злыдней на стоящую в углу маленькую печурку. Кровососы защелкали, попадая на раскаленную поверхность.
— Жрут боярина, — усмехнулся один из солдат, глядя на телодвижения поднадзорного. — И то сказать, кровушка, она вкусная.
Александр покосился на шутника, но промолчал. «Не по чину князю с чуйкой пререкаться», — он замер у стены и попытался сосредоточиться.
«Дождаться прибытия главы тайной канцелярии и потребовать вывезти на следственный эксперимент? И что? Ну а как изъять? Сам-то он не поедет. А если служивый такую бумагу отыщет, неизвестно, как он после поступит. Да и вообще, идея, видимо, была идиотская. Ушакову эта выходка будет как заноза в одном месте. И кто скажет, не решит ли тот поступить радикально, выведя опасного свидетеля за скобки? Как говорится: нет человека, нет проблемы…»
«Ну и как тут поступить?» — занятый столь серьезным вопросом, Александр даже забыл про клопов.
Принесенную в камеру похлебку не тронул.
«Ежели на допрос выдернут, на голодный желудок легче будет. А коли удастся отмазаться, то можно и потерпеть», — решил он.
Однако довольно долго его никто не беспокоил. Тишина каземата, иногда прерываемая непонятными стуками, убаюкивала. Но ближе к вечеру началось странное. Все чаще и чаще по коридору начали звучать торопливые шаги. Приглушенные возгласы и возня.
«Похоже, Елизавета приступила к наведению порядка в высших эшелонах власти, — сообразил Андрей. — Тогда сейчас им точно не до меня». Однако ошибся.
Уже вовсе стемнело, когда дверь отворилась, и на пороге возник новый персонаж.
Знакомый уже сухощавый господин, встреченный им в Зимнем дворце, вошел в камеру и спокойно, без улыбки уставился на стоящего у стены князя.
— Выйди, — приказал он солдатам, а сам остался стоять, ожидая, когда дверь вновь закроется.
— Что ж ты этак-то, Александр Иваныч, — с легкой укоризной произнес Ушаков, когда они остались одни, — ведь не дитя малое, а этак обмишулился… За слугами глаз да глаз нужен. А ты этак вон.
