Тот отполз в угол, настороженно глядя на странного сокамерника. А Александр обхватил голову руками, присел на корточки и закачался, тихонько подвывая. Впрочем, отчаяние его вполне можно было понять. Мало того, что попал в тюрьму, да еще неведомо куда. Ну, или, если отбросить все эти невероятности, то просто и незатейливо свихнулся с катушек.
Прошло с полчаса, но ничего не изменилось. Все так же сидел напротив него вонючий арестант. Тихо капала где-то в темноте вода, шумели по каменистой мостовой за окном колеса невидимых экипажей.
«Ну что теперь сделаешь? Может, и вправду, попал. К этой, как ее, к Елизавете. А что? Запросто. Напялил ту шапку железную и в прошлое и провалился. Дико звучит, и быть того не может, только ведь вот он… тать настоящий. Значит, что? Значит, надо опять надеть ее и обратно вернуться, — пришла ему в голову простая идея. — А пока нужно выяснить у соседа побольше. Что тут, да как».
— А что, Ваня, — подвинулся он к соседу. — Ежели признают меня… э, скажем, татем, что сделают?
— Чего? — на секунду задумался Иван. — А… ну, это как водится. Сперва спрос, на дыбу, а ужо после, как водится, в этап, на каторгу. Это коли на правежке не кончишься. Дух не испустишь. Все же не абы куда… в царевы палаты влез, да еще с худым помыслом. А то и в злом умысле на саму наследницу Государеву могут обвинить… Тогда, конечно… в колодки и в Сан-Петербурх, в Тайный приказ, под конвоем. К самому, не к ночи будь помянут, Ушакову…
«А ведь, и правда, как минимум, вором непременно признают, — с досадой вздохнул Лис, — как только мешок найдут, так и сообразят, что к чему. Как говорится, на косвенных уликах, — он снова тяжко вздохнул.
— Эй, Иван, а ты сам словно и не боишься? — решил развеять грусть Александр.
— Эй, милок, — скривился в страшноватой усмешке сокамерник. — Я с малолетства под дыбой хожу… Меня однова с мишкой косолапым к столбу привязали… И все жив. Авось и ныне свезет. Есть у меня примета одна… Да товарищи лихие… Но про то цыц, — Иван покосился на Лиса. — Недаром меня злые языки Каином кличут. Поганое имечко, однако… да я не в обиде. Пусть хоть горшком кличут, — сосед вновь болезненно охнул и потер левую сторону груди. — Лихо мне что-то… Душно… Ладно… Чего там. Утро вечера мудренее, — пробормотал знаменитый разбойник и опустился на свою постель. — Спать давай.
Незаметно в камере стало совсем темно. Кое-как примостившись на осклизлой соломе, Саня задремал. Проснулся он от хрипа, раздающегося из соседнего угла.
— Эй, Иван, ты чего? — прошипел он, вглядываясь в темноту.
Хрип перешел в бульканье и, наконец, затих.
— Этого только не хватало, — растерянно пробормотал Лис. — Припадочный?
Он подобрался к неподвижно лежащему соседу и вгляделся в лицо, искаженное страшной гримасой. — Помер? — охнул Александр и потянулся проверить пульс, но передумал. Осторожно пихнул тело Каина ногой и уже с твердой уверенностью заключил: — Точно, преставился.
«Может сердце или… Чем они тогда, в древности, болели?»
И тут в его голове возник план: «Где-то я читал? Граф, ети его, Монте-Кристо. Точно, «жмуром» прикинулся, и вплавь, на волю. Увы, не катит, не тот случай.
А может…? Что там сосед вчера говорил? Мол, везуч я… Ну как, и впрямь, по мелочи взяли? Главное — собраться с духом, настроиться. Уж больно одежда у этого Ивана вонючая. Ладно, успеем еще, до утра время есть,» — повеселел Александр.
«В чем же причина столь кардинального перемещения? Могу понять, если бы через стенку там пройти в другую квартиру. Или еще там чего другое, полезное. Но чтобы так… сквозь время. Это вовсе никуда не годится. А не в том ли причина, что зануда-профессор мне весь срок на плешь своими рассказами про старую жизнь капал? Каждый вечер про те времена мусолил. Может, когда я шлем напялил, он, сволочь волшебная, на все эти байки, что в мозгу засели, и сработал? Стремная, конечно, версия, сомнительная. Только ведь, другого объяснения все равно не имеется. А самое главное, никто, кроме меня, с таким не сталкивался. Вот в чем засада. Хотя? Как знать, — он вздохнул и вновь прикрыл глаза. — Конечно, в такой компании особо не подремлешь, а с другой стороны, он, Каин этот, так и так, давным-давно помер, как и все тут».
А утром, едва рассвело, в дверях загремел ключ, и в проеме возникла фигура надзирателя.
— Эй, вставай, лиходей, — пихнул стрелец сонного оборванца. Тот вскинулся и, протирая глаза, уставился на конвойного.
— Рань какая — чего пихать-то? — зевнул арестант, вытирая лицо грязной полой.
— Цыц, огрызок, — привычно ругнулся солдат, толкая обутой в грубый сапог второго задержанного.
— Вставай, пес, кому сказано? — охранник, нагнулся и заглянул в лицо спящему. — Никак, сдох? — простодушно удивился он.
— А ты чего? Неужто не слыхал?
— Так… это, спал я, — растерянно взмахнул ладонями арестант. — Вот истинный крест… Ни сном ни духом не ведаю.
— Ну и пес с ним, — оскалился в щербатой ухмылке стражник. — Забот меньше.
«Да… ну и нравы тут, в прошлом. Суровые, надо сказать, нравы», — вздрогнул переодетый в чужое рванье Лис.
Тело покойного утащили, а через какое-то время пришли за оставшимся в живых арестантом.
