Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина - [84]
Если в начале прошлого века утверждение о первичности внешней политики по отношению к внутренней казалось парадоксальным и едва ли не скандальным, то сегодня, после «мир-системных» исследований И. Валлерстайна, эта логика представляется едва ли не естественной. Разумеется, внутренняя политика любого государства — а особенно того, которое, как Россия, стремится к великим целям и при этом желает оставаться самим собой, — обусловлена законами и тенденциями внешней среды. Процитирую манифест «Путь национального успеха»: «В экономическом, технологическом, информационном отношении мир един — происходящее в одном его уголке немедленно отзывается во всех». А это значит, что внешнее могущество — это та цель, достижение которой является условием выполнения Россией своей миссии.
В манифесте прямо заявлено, что альтернатива для России проста и очевидна: либо «превращение ее в один из мировых центров политического и экономического влияния, культурного и нравственного притяжения», либо унизительное место на задворках мировой цивилизации. Поэтому для русского народа, который, напомню, всегда был носителем государственной идеи и вершителем своей судьбы, альтернативы по большому счету нет. Следуя этой логике, «Единая Россия» в манифесте «Путь национального успеха» разворачивает систему целей и задач, в том числе внутренних, исходя из того, как формулируется «успех России в XXI веке» — «превращение ее в один из мировых центров влияния», то есть в великую державу. В полном соответствии с той логикой, которую предложил в свое время Столыпину Петр Струве.
Для русского народа, для российской нации внешнее могущество может стать той «идеей-страстью», о которой писал Струве. Однако это могущество, как уже сказано, лишь условие для выполнения своей миссии. И тут возникает сакраментальный вопрос: в чем же эта миссия?
Вот, например, В. Ю. Сурков осторожно формулирует: «Сделать национальный суверенитет фактором справедливой глобализации и демократизации международных отношений. В таком деле есть и прагматизм, и романтика. Найдутся союзники и противники. И — может заключаться миссия»[190]. Быть на стороне свободных суверенных наций и народов в их противостоянии глобальным диктатурам и глобальным монополиям. Возможно, во главе этого процесса. Сохранить свою неповторимую национальную самобытность и дать возможность (или помочь) сохранить самобытность другим народам. В такой задаче для русской души есть необходимые условия для того, чтобы ощутить воодушевление, а без воодушевления мы не сможем предпринять «самое мощное в истории страны коллективное усилие», для которого «нужна объединенная воля всего российского народа» (манифест). Эти условия: независимость, воля самим решать свою судьбу, с одной стороны, а с другой — возможность оказать помощь ближнему, каковым в данном контексте являются целые народы и страны, желающие противостоять глобальным диктатурам и монополиям ради сохранения своей собственной идентичности. Чем не «идея-страсть»? Идея, которая суть страсть, превратившаяся в мысль, и мысль, ставшая страстью?
Однако остается вопрос: в чем, собственно, заключается миссия, для выполнения которой необходимо внешнее могущество?
26. Миссия
Надо признать, что разговор о миссии России и российской нации начинался очень осторожно. В своей ставшей знаменитой лекции «Русская политическая культура. Взгляд из утопии» В. Ю. Сурков говорил, что «миссия российской нации требует уточнения», и тем самым вновь открыл разговор о «миссии», если уж не о пресловутой «национальной идее». И далее: «Без утверждения роли России среди других стран, без понимания, кто мы и зачем мы здесь, национальная жизнь будет неполноценной»[191]. Это и есть главный вопрос, на который русские политические мыслители ищут ответ (и будут искать) уже много столетий: зачем мы здесь? В чем наша миссия на этой земле? Что можем и должны принести мы миру и, следовательно, другим народам?
Итак, если мы ведем речь о миссии России или российского народа, то формулировка вроде «успех российского народа (нации) как во всемирно-исторической перспективе, так и на данном этапе его развития»[192] как минимум противоречива. Успешность — категория, которая относится к бытию самого субъекта, а миссия направлена во вне. В этом смысле прав Сурков, когда говорит как о миссионерских проектах о «Москве — Третьем Риме» или о Третьем интернационале. Это были миссионерские проекты, которые Россия предлагала миру, и успешность (в том числе те ее параметры, которые перечислены в «Структуре идеологии “Единой России”: процветающая страна с устойчивым экономическим ростом и социальным положением, высоким качеством жизни людей и массовым средним классом) самой России является только условием выполнения миссии, а не ею самой.
Зачем мы здесь? Вот главный вопрос при определении миссии России. Все остальное: экономический рост и международный вес, наличие массового среднего класса и высокого качества жизни людей, это тот базис, без которого невозможно (хотя, как показывает история, все-таки иногда возможно, но слишком высока цена) реализовать миссию.
