Лирические произведения - [39]

Шрифт
Интервал

при Тауэре,
                   при Темзе,
хотя не перечесть
к нему моих претензий,
что он,
              как человек,
застрявший в прошлом веке,
его Двадцатый век
похож
       на Fin de Siécle.
И Лондон погружен
в себя же,
                  то есть в Лондон,
и в ресторане он,
как проповедь, преподан
о том,
           как надо сесть,
как пудинг есть,
                          как по́ридж…
Да, Лондон был и есть.
Его не переспоришь.
Есть фирмы —
                  …Сын и К,
камины в каждом доме,
и равнодушье ко
всему на свете,
                            кроме
столицы островной,
где правят
                     англичане,
к которой остальной
весь мир —
                  лишь примечанье.
И чинный клерк
                              сей мир
просматривает мельком;
мир набран,
                        как пунктир,
петитом самым мелким.
А Нил?
           А Кипр?
                            А Крит?
И это вроде мир же!
Нет,
         он ему закрыт
столбцами сводок биржи.
3
А все же
              Лондон есть
прекрасный и воскресный;
он как театр
                    без мест,
но с уличным оркестром.
И в кружку
                  горсть монет
мне было бросить лестно,
притом,
            что нищих нет
в сословьях королевства.
Рабочий класс,
                            ты где?
Бастуешь, или терпишь,
или про черный день
на сердце
                порох теплишь?
Но ты
          в раю надежд,
в саду старинной песни,
в рассрочку
                    твой коттедж,
есть пенсия, есть пенсы,
есть, наконец, трава,
чтоб отдохнуть на славу.
Но где
               твои права?
А Лондон —
                       твой по праву.
4
Да, Лондон был и есть,
каким в прошедший век был,
и захотелось сесть
в вагон,
                идущий в Мегби,
по шпалам сквозь туман
пробраться
                  незнакомцем
в тот Диккенса роман,
что так и не закончен.
Не плохо
               и с толпой
спуститься в Антерграунд, —
там
       каменной трубой
к тебе стихи нагрянут…
Но чтобы сверху
                              вниз
узнать его серьезно —
понадобится
                       жизнь
подробная,
                    как проза.
Да, приоткрыть бы дверь
в уединенный домик,
где жизнь
              уже теперь
не диккенсовский томик,
да и не те сверчки…
Но и узнать
                 не просто,
как чувствует толчки
подземные
                  сей остров.
5
Да, Лондон был и есть,
и, несомненно,
                           будет.
И про него Гефест,
конечно,
                не забудет.
Но должен он учесть
шарообразность света,
что, кроме этих мест,
вокруг него —
                          планета;
что общей
                     этот шар
окутан атмосферой,
что если где пожар,
то всюду
             пахнет серой,
и если гром,
                         то весь
он сотрясает воздух,
а жить нам —
                     только здесь,
а не на дальних звездах.
И должен он понять,
помалости трезвея,
что мир —
               не экспонат
Британского музея.
Об этом факте весть
ему принесть — я волен.
А тем,
           что Лондон есть, —
гуд морнинг,
                   я доволен.

БУДУЩИМ ЛЮДЯМ

Над самолетом —
                       солнце близко,
внизу —
          туманная погода.
А я в уме писал записку
друзьям
                двухтысячного года.
Мы с вами,
                   будущие люди,
все разберем и все обсудим,
и все поправим, все наладим, —
мир
       будет светел и наряден.
И пусть в другом тысячелетье
нет наших нынешних знакомых, —
мы в этом новом
                              Новом Свете
себя почувствуем как дома.
Пусть трудно тем,
                              кто был допущен
смотреть и вглядываться дальше,
перед стихами о грядущем —
высотные громады
                                 фальши.
Но что в своей семье стесняться, —
теперь вы знаете,
                                 что делать,
а ваши дни нам часто снятся,
как Вере Павловне
                              в «Что делать?».
И мы ведь были сном о чуде,
ведь до семнадцатого года —
такие ж
              «будущие люди»
мы с вами были для народа.
За век до штурмов и нашествий,
свой горький день опережая,
писал те главы
                         Чернышевский
с целинных наших урожаев.
Для нас
                 знаменами алели,
в подполье с Лениным трудились,
себя для нас
                     не пожалели,
чтоб завтрашние мы родились.
И впредь —
                 у вас над головами
такое ж точно солнце будет,
ведь мы
                   одно и то же с вами,
родные будущие люди.
У вас такие ж точно руки,
и вас мы кличем,
                             зааукав;
вы — наши дети,
                            наши внуки,
вы — наши дети наших внуков.
Тут бой идет
                   грознее Библий,
тут нами строится преграда,
чтоб ваши бабки
                              не погибли
от термоядерного ада.
Для вас
              мы выходили в поле
под шум уборочных орудий,
чтоб вам не знать
                              голодной доли,
родные будущие люди.
На этом свете ненаглядном
нам приходилось ушибаться;
мы ошибались
                       так наглядно,
что вам легко не ошибаться.
Но мы за будущее бились,
за вас,
           железом и словами,
чтоб матери в отцов влюбились,
чтоб забеременели
                                    вами;
чтоб кислород
                        остался тем же,

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.