Лирические произведения - [37]

Шрифт
Интервал

Но из бойниц
                       наискоски́
протянуты не пушки —
здесь на древке́
                           висят носки
и простыни для сушки,
гирлянды мокрого белья —
трусов,
          сорочек разных
от корабля до корабля
развешаны,
                   как в праздник.
И, лепкой дивною богат,
дворец
         над гнутым мо́стом
стоит,
            как парусный фрегат
надутых ветром простынь!
Но вот блеснула и рука,
нет,
       ручка из оконца,
флажок батистовый платка
повесила на солнце.
И я увидел
                      вензель «R»,
исполненный умело.
О, все понятно мне теперь:
он вышит
                  для Ромео!
Я разгадал дворцовый быт,
проник в секрет фамильный,
в палаццо этом
                         бак кипит
с водой и пеной мыльной.
И там,
           спиною к площадям,
с туманного рассвета
стирает,
               ручек не щадя,
на всю семью Джульетта.
Я ей желаю
                 всяких благ,
плывя в своей гондоле,
пока на солнечных часах
спит лев
             на синем поле.

ПАЛАЦЦО ДОЖЕЙ

В Палаццо дожей
                             входим мы.
Но я осмыслил позже,
что значит эта фраза:
                                       «Мы
вошли в Палаццо дожей».
А это —
             в живопись войти,
где вздыбленные кони,
поверить
                в старые холсты
с Венецией на троне;
поверить
               в утреннюю синь,
в корабль под парусами
и в женщин
                  с лицами богинь
и с рыбьими хвостами;
поверить
              в бронзовых рабов
перед узорной дверцей;
поверить
              в грозную любовь
с кинжалом возле сердца;
в мост Вздохов,
                        в горестную дрожь
в предсмертном коридоре,
и в перстень,
                      что бросает дож
в сверкающее море.
Узнав дельфина
                               по хребту,
когда ладьи трясутся,
суметь поверить,
                              что Нептун
трясет своим трезубцем;
поверить
              в умиленный взгляд
Мадонны на младенца,
в волхвов молящихся,
                                      в козлят,
упавших на коленца;
поверить в воинов,
                                   что тут
стоят в сплошном железе,
но верить
                 не в господень суд,
а в гений Веронезе,
и не в тюремный
                           сумрак дел,
рассказанных о дожах,
а в то поверить,
                                что сумел
вообразить художник,
и в нашу сказку
                            о Садко,
и в Гофмановы сказки.
Во все
           поверить
                           здесь легко!
Так убеждают краски.

РИМ В СНЕГУ

Мы в Рим приехали,
                                когда
шел снег стеною с неба,
хоть создан
                   Римский календарь
был без учета снега.
На Форум
                 он валил с утра,
и в барельефы втерся,
и завалил
                     собор Петра,
устлал
            кварталы Корсо.
Так, видимо, на новый Рим
разгневался
                     Юпитер,
что стал он видом снеговым
похож
             на старый Питер.
И тут повысыпали вдруг
все гимназисты
                           Рима, —
снежками целиться в подруг
и попадать,
                     и мимо!
И не сердилась
                           божья мать
в районе Ватикана
на то,
            что снег пустились мять
прохожие в сутанах.
Мы показали
                    высший класс
игры
             под крики «браво».
По вкусу
             римлянам пришлась
московская забава.
И каждый брошенный комок
был свеж
             и полон света,
и он осмыслить нам помог,
что мы —
             одна планета.
А снег лежал,
                    куда ни кинь,
и, обратясь к ухабам,
стояли
          статуи богинь
подобно снежным бабам.
Но сердце мне
                        щемила мысль
о бедности озябшей,
о шеях
           без куниц и лис,
без выпушки под замшей.
И ветер
              изменил свой путь.
С утра по тротуарам
теплынью
                  с моря стало дуть
и пахнуть банным паром.
И таил снег,
                     теплом гоним,
и оползал с колонны,
и оказалось,
                    что под ним —
Рим
         был вечнозеленым.
От дуновенья теплоты,
летящей
             с океанов,
пылали яркие цветы
на клумбах
                  у фонтанов.
Пар подымался,
                           словно дым,
от гордых пальм тропических…
Так я узнал
                      типичный Рим
в условьях нетипических.

В РЕДАКЦИИ «LʼUNITÀ»

Не церковь,
                   не музей,
не камень обелиска —
тут просто дом друзей
незнаемых,
                   но близких.
Я в теплой тесноте
столов, листков, заметок;
я — в Риме,
                  в «Уните́»,
в редакции газеты.
Тут собрался народ
из самой гущи буден;
тут дел невпроворот
насущных,
                нужных людям.
Тут угощали нас
напитком вроде виски,
печенье,
                  суетясь,
носили машинистки.
Тут, плотный и земной,
одетый не по-графски,
за дружбу
                 пил со мной
рабочий типографский.
И хлопал
                по спине
с понятным смыслом ласки,
чем объяснял вполне
слова по-итальянски.
Товарищ репортер
вел разговор с поэтом;
догадкам был простор —
что в слове том,
                               что в этом?
И нет,
         не интервью
для прессы и вещанья —
от сердца
                  оторву
листок я на прощанье.
Прощались, погостив,
с объятьями, как братья,
хотелось унести
в руках
                   рукопожатья.

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.