Лирические произведения - [36]

Шрифт
Интервал

принять культуры порцию,
взирать
             на древние ножны,
на Цезаря, на Порцию,
спешить к гостинице в обед,
смотреть
              сквозь окна влажные
на отдалившийся хребет,
на чудеса
                    пейзажные.
Пейзаж равнинней и ровней,
и, как удар
                    по струнам,
под нами мост и в стороне —
дуга воды —
                     лагуна!

БОЛЬШОЙ КАНАЛ

И вот
           к гондолам нас ведут,
лагуною обглоданным.
Гондолы
           называют тут
по-итальянски —
                          «го́ндолы».
Мы сели в го́ндолу,
                                    и вот
толчок, —
                 и по инерции
навстречу с двух сторон плывет
Большой
              канал
                          Венеции.
Вздымает вверх
                             скрипичный гриф
ладья резного дерева;
держусь за бронзу
                              львиных грив —
беда для сердца нервного.
Наклонно
              гондольер
                                стоит —
артист своей профессии.
Не декорации ль свои
театры
            здесь развесили?
Плывет галерка
                           мимо нас
в три яруса
                      и ложи.
Как зал театра,
                          накренясь,
плывет Палаццо дожей.
Все задники
                     известных пьес
и Гоцци и Гольдони
мы,
         проплывая,
                              видим здесь,
качаясь на гондо́ле.
На этих пьесах
                          я бывал
как друг одной актрисы…
Вплываем
                 в боковой канал,
как ходят за кулисы.
А между двух старинных стен
объедки,
             в кучу смятые;
на них торжественная тень
какой-то дивной статуи.
Затем
              ступеньки лижет плеск,
и пристань волны о́блили, —
сюда бы шляпы, бархат, блеск
в глазах
              надменных Нобилей.
Но там —
            в беретах пареньки,
бровасты и румяны,
стоят,
            засунув кулаки
в бездонные карманы.
Они б их вынули,
                            когда б
подобрала́сь работа —
кули таскать бы
                         на корабль,
сгружать товары с бо́рта.
И вдруг,
              когда мы рядом шли,
к стене почти прижатые,
причину пареньки нашли,
чтоб вынуть
                      руки сжатые.
И мы увидели салют,
известный всем рабочим,
а дальше
               новые встают
палаццо, между прочим.

«ФЛОРИАН»

Мир голубей
                    покрыл квадрат
камней святого Марка.
Брожу я с самого утра
от арок
              к новым аркам.
И вот кофейня
                     «Флориан»,
и вспомнить ты успеешь,
что здесь
              садился на диван
синьор Адам Мицкевич
смотреть
                на разноцветный грим
и ленты карнавала…
Чего ж,
              о польский пилигрим,
тебе недоставало?
Недоставало с вышины
холмов
             смотреть на села?
Недоставало тишины
далекого костела?
Хоть тут
                и небо голубей,
и в лавках звон богатства, —
хотелось
               этих голубей
послать на Старе Място…
Рука поэта
                    оперлась
на темно-красный бархат.
Вокруг
          Венеция неслась
на карнавальных барках.
Помпоны,
                 длинные носы,
арлекинады краски
и фантастической красы
ресницы
               из-под маски.
Но вспоминает он корчму,
где,
          по цимбалам грянув,
мой прадед раскрывал ему
страну
           Ядвиг и Янов,
где ураганный этот звон
остался жить
                    в «Тадеуше»,
и потому
                не смотрит он
на чернокудрых девушек,
на золотого,
                  в звездах льва,
и в бархатной неволе
он шепчет про себя слова
тоски,
            обиды,
                            боли.

РАССВЕТ В ВЕНЕЦИИ

Я в шесть часов утра
шел
      утренней Венецией.
Сырой туман устлал
серебряный венец ее.
И кампанилы стан
тянулся
             в небо млечное,
одел ее туман,
как платье подвенечное.
Из сводчатых ворот
по уличке Спаддариа
шел
       заспанный народ
в сиреневое марево.
Шел, думая про стол,
шел с брюками опухшими,
вперед,
           не глядя,
                           шел,
шел с головой опущенной.
Шел, ящики неся
в тратто́рию,
                      к хозяину,
шел, зная,
                спать нельзя,
и не заснуть
                   нельзя ему.
На солнечных часах
еще и тени не было,
и сырость,
                 как роса,
закрыться шарфом требовала.
Ночные дамы шли,
с недо́сыпа осипшие,
металл
           незвонких лир
в свои карманы ссыпавши.
Шла бедность,
                          шла нужда
на полдороге к голоду,
которой не нужна
экскурсия по городу.
А с каменных перил
смотрели
               птичьи головы:
то, в пух своих перин
уткнувшись,
                   спали голуби.
На них садился снег,
как пух,
             еще не узнанный
являлись к ним во сне
кулечки кукурузные.
Все это в стороне
я вижу из тумана.
Вставать в чужой стране
рекомендую —
                             рано.

ФЛАГИ

Венеция,
               красив твой флаг,
где лев на синем поле!
У стен
         со львами на углах
я двигаюсь в гондоле.
Канал
         или ладья сама
мой разум укачала,
но мне почудилось:
                                дома
привязаны к причалам,
и эти —
            рядом, на мели
дворцовые громады —
в действительности
                                корабли
таинственной армады.
Чья тень
              мелькнула на носу?
Кто искру в воду бросил?
А окна круглые внизу —
что,
         разве не для весел?

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.