Лирические произведения - [38]

Потом мы вышли

                               в Рим

к Ма́риа Маджио́ре,

где мокрый снег покрыл

ее простор,

                  как море.

Светилась темнота

от трубок газосветных,

светилась

                     «LʼUnitа́» —

название газеты.

За снегом мокрых спин

звучал

              еще знакомей

понятный шум машин,

печатающих номер.

Звучал, звучал в мозгу,

как музыка,

                     незримо…

Я увезу в Москву

вот этот вечер Рима.

DROITS DʼHOMME [3]

Какие главные права

у подданного Лондона?

Трава!

           Прежде всего трава,

ему бесплатно поданная.

Трава

         у банков и церквей,

колледжей и коттеджей,

чтоб лежа думать о своей

невесте и надежде.

Трава без надписей:

                                 «Не мять!»

Их нет.

           Не обнаружено.

Напротив, на траве лежать

не только можно —

                               нужно.

Вот человек.

                    Потертый твид

оклеили заплаты,

и выдает сей внешний вид

абстрактивизм зарплаты.

Но и в потертом рукаве

есть некая столичность;

свободно

                  спящий на траве,

он — Индивид,

                             он — Личность,

Возможность лечь

                             глазами ввысь,

под звезды небосвода,

наводит лондонца на мысль,

что вот она —

                      Свобода,

что при британском гордом льве

не так уж люди серы, —

по отношению

                          к траве

все господа, все сэры!

Трава уравнивает их

в правах,

               законом данных,

но что до прав,

                          совсем других,

здесь много грустных данных.

Одним приносит

                           сталь и медь

большие обороты,

но есть свобода — не иметь

ни дома,

             ни работы.

Зато — трава!

                            Зеленый мех,

где,

       точно на открытке,

так поздравительно

                                 на всех

взирают маргаритки.

Свидетель жизни островной,

пусть я сужу пристрастно,

но,

    Liberty[4]

               одной травой

ты обошлась прекрасно!

А так — хорошая трава,

по ней приятно ходится.

Британии

               сии права

недорого обходятся.

ДОМА

Дома стоят, как люди, —

                                         разные.

Одни хлопочут перед садом.

Другие —

                 брошенные, праздные —

молчат — им ничего не надо.

Одни —

             дымят из труб обугленных,

а в дождь готовы перепиться.

Другие —

              как старухи буклями —

свисают серой черепицей.

И есть дома

                    с душою запертой,

и есть с душонкою прожженной,

и есть распахнутые

                                 запросто,

и есть дома-молодожены.

И есть дома —

                      одни остались им

викторианские боскеты;

стоят вдвоем они

                                 до старости

и держат белые букеты.

А есть еще

                     дома бездомные,

с отчаяньем в высоких окнах;

пустуют

             комнаты огромные,

как руки старых безработных.

Дома живут,

                      дома стареются,

каминным сердцем пламенеют,

дома грустят,

                      дома надеются,

дома робеют и не смеют.

А то им вместе

                        слиться хочется

и шумно выйти на дорогу,

сходя с ума

                   от одиночества,

хотят раскрыться и не могут,

И кисеею

                  закрываются,

прикрыв глаза после обеда…

А люди

            на траве валяются,

припав щекой к велосипедам.

НА ТРАВЕ

Маргаритки росли в траве

рукоделием на канве;

после дождичка в четверг

спал я в Лондоне на траве.

Тучи двигались в синеве

на восток, может быть, к Неве;

так я думал, глазами вверх

лежа в Лондоне на траве.

Шпили множились в голове,

как Вестминстера дубль W;

в Девятнадцатый плыл я век,

лежа в Лондоне на траве.

В гости к царствующей вдове,

к деревянным столам таверн

путь держал я, глазами вверх

лежа в Лондоне на траве.

Но сквозь окна в сплошной листве

приплывал я опять к Москве,

к тишине подмосковных рек,

лежа в Лондоне на траве.

К золотой, в небесах, главе,

к недописанной там главе

я приплыл, не поднявши век,

лежа в Лондоне на траве.

В ЛОНДОНЕ

1

Был Лондон,

                 был и есть.

Теперь я в это верю,

раз я имею честь

гулять

           по Рассел-скверу.

Был Лондон,

                      был и есть.

И я в нем тоже «мистер»,

и есть

             и Ист и Вест,

Ист-Энд есть

                         и Вестминстер.

А вдалеке,

                 в Москве,

у церковки румяной,

казалось —

                   Рассел-сквер

лишь место из романа,

лишь лист из БСЭ

с парламентом,

                           с туманом…

Так, Лондон есть?

                             — Yes, сэр,

он здесь, и без обмана.

Он здесь —

                    огромный центр

компаний и колоний,

он — «Таймс»

                          с колонкой цен,

он — Нельсон на колонне,

он — город королев,

где мирные,

                   как пони

единорог и лев

приставлены

                         к короне.

Он — город часовых

в давнопрошедших позах,

подстриженной травы,

живых головок

                          Грёза,

ораторов в садах,

седеющих спортсменов

и стрелок,

              что всегда

дрожат на «переменно».

Он — всем известный вид

из книжки

               «Принц и нищий»,

он — магазин,

                        где твид

из клетчатой шерсти́щи,

он — город деловой,

он — котелок и зонтик.

Он — Лондон.

                         У него

нет никаких экзотик.

2

Да, Лондон был и есть