Лина Костенко - [30]

Причем Василий Васильевич не позволял себе сюсюканья, “пуси-муси” и уловок “доброго дяди”. Часто ведь мужчина, пытаясь завоевать сердце женщины, готов быть для ее ребенка “лошадкой” и часами возить на плечах — только бы показать, каким хорошим папой он может стать! Нет, ничего демонстративного не было. Но такой силы дочерней и отцовской любви мне раньше встречать не приходилось.

В доме они всегда были союзниками и сообщниками. Даже устраивали «заговоры», разрабатывали тайные планы, как уберечь меня от неприятностей. Я ведь часто делала то, что казалось им опасным…»[109]

Весной 1969 года в семье появился сын — Василий Цвиркунов-младший.

Так и шла, в какой-то парадоксальной гармонии, их жизнь. В годы директорствования Василия Цвиркунова на киностудии им. Довженко удалось сделать большие и даже великие фильмы: «Тени забытых предков» Сергея Параджанова (1964), «Сон» Владимира Денисенко (1964), «Родник для жаждущих» Юрия Ильенко (1965), «Каменный крест» Леонида Осыки (1968), «Белая птица с чёрной отметиной» Ильенко (1968), «В бой идут одни старики» Леонида Быкова (1973).

А книги Лины Костенко в это же время не печатались. В 1972 году был рассыпан набор очередного ее сборник — «Княжа гора». Так же было отказано в издании романа в стихах «Маруся Чурай». И неудивительно, что секретарь по идеологии компартии Украины Маланчук внес поэтессу в «черные списки».

А 1973 году Василия Цвиркунова «ушли» с поста директора Киностудии. Лина Васильевна так рассказывала об этом.

«Он был солдат, воин — в настоящем смысле этого слова. Ходил в атаку на фронте. Получил тяжелейшее сквозное ранение, ему ампутировали ногу… А когда он стал директором Киностудии Довженко, защищал, прикрывал собой молодых. У него был дар находить талантливых людей. И таким образом создавалась уникальная школа украинского кино 60-х годов. Я бы не ограничивала его определением “поэтическое”. Фильмы снимались в разной манере, но все они были со знаком качества. Именно тогда об украинском кинематографе заговорили поляки, французы, японцы. Если бы только Василия Васильевича не начали преследовать и не сняли с работы <…> “Строгачи” (строгие выговоры. — Прим. авт.) не имели для него значения. Разве что тогда дома он выкуривал чуть больше своей нормы — двух пачек сигарет. Он начал курить еще на войне. А бросил в один день. Ради меня. Однажды заметила ему: мол, как же я могу бросить, если ты сам куришь. Он затушил окурок и сказал: “Все. Это последняя сигарета”. И больше не притронулся к пачке никогда!»[110]

Но их семья в любом случае была счастлива — тихим счастьем, когда подрастают дети, когда заграницу ездить нельзя, но зато на верном «Запорожце» с ручным управлением можно объездить всю Украину. А потом мариновать и засаливать дома собранные грибы. Лина с превеликим удовольствием освоила и эту часть бытия: «Когда любишь, все успеваешь». Тем более, что она не тратила время на бесконечные статусные собрания и «посиделки» в писательских президиумах (и в этом было некоторое благо ее отлучения от в «официальной литературы»). Не ходила также на «писательские тусовки, рестораны и кафе “Эней”». У нее была своя человеческая, поэтическая вселенная — работа за письменным столом и семья: «Очень помогала мне мама. Помню, я удивлялась: как это она умеет все делать? А мама в ответ говорила: “Я тоже ничего не умела, пока моя мама была жива”. И вот ее не стало… А для меня пирожок испечь — это высшая математика, по части быта считала себя абсолютно бездарной. Ну, думаю, неужели не смогу нормальный обед приготовить мужу? Все кулинарные книги прочитала, все мамины советы задействовала»[111].

Муж Василий из самых добрых побуждений уговаривал Васильевну: «Линусенька, зачем ты тратишь время? Это не твое призвание. Давай поедим “по сокращенной программе”». Но в том то и дело, что Костенко ничего «по сокращенной» делать не могла, просто не умела, не так устроена: «Уж если пишу стихи, так пишу стихи. А если готовлю, то пусть это будет произведение искусства. Мама пекла замечательные пирожки — запах теста знал каждый бывавший у нас дома. И вот, представьте, тесто удалось мне с первого раза. И гости с порога уважительно так говорят: да, в этом доме всегда пахнет пирогами… Очень красивые получаются пирожки и вареники с лесной малиной или земляникой — когда их выложишь на рушничок. Василий Васильевич, конечно, подшучивал надо мной, но я же видела, что ему это приятно! Покупной деликатес для него был ничто по сравнению с домашней едой, особенно той, что пахнет его родной степью, а значит, и зерном, молоком, зеленью… Так почему же я должна была отказывать себе в радости приготовить ему что-то вкусное и красивое? Постараться, чтобы приправы не повторялись, пофантазировать с закуской»[112].

Но — удивительное дело, да простят фанаты сала — она никогда не любила этот культовый украинский продукт. (Бог его знает, может быть как раз по причине такой «культовости», доходящей в общественном сознании до банальности, анекдотизма.)

Росла дочь Оксана. Подрастал сын Василий. Спустя годы, в «Мадонне перехресть» (2011) Костенко опишет это время как самое светлое и счастливое (пусть и не издавали, пусть и в стол писала):