Лиловый цветок гибискуса - [78]

— Если он согласится, я превращусь в летучую мышь, — заявила Амака.

Но он действительно согласился. Когда тетушка повесила трубку после разговора с отцом Амади и сказала, что он составит нам компанию, Амака воскликнула:

— Это все из-за Камбили. Он бы никогда не поехал туда, если бы не Камбили.

Тетушка Ифеома отвезла нас в пыльную деревушку в двух часах езды от Нсукки. Я сидела на заднем сиденье вместе с отцом Амади, отделенная от него только пустым пространством посередине. Они с Амакой пели, дорога извивалась, увлекая машину за собой, а я представляла, что мы танцуем. Иногда я присоединялась к пению, а иногда сидела тихо, слушала и размышляла, каково бы это было, если бы я подвинулась к нему ближе и положила голову ему на плечо.

Когда мы наконец свернули на грунтовую дорогу с написанным от руки объявлением «Добро пожаловать в Аокпе, землю чудес», то поняли, что попали на невообразимый базар. Сотни машин — многие с кривоватыми надписями «Католическое паломничество» — заполонили улочки крохотной деревушки, по которой, по словам тетушки Ифеомы, никогда не проезжало больше десяти машин сразу, пока одной местной девушке не стали приходить видения Красивой женщины. Людей вокруг было так много, что чужие запахи уже не воспринимались как чуждые. Женщины падали на колени. Мужчины кричали молитвы. Стучали бусины четок. Люди показывали руками и кричали: «Смотрите! Смотрите! Там, на дереве, это Богородица!» Другие указывали на сияющее солнце и говорили: «Вон она!»

Мы стояли под огромным делониксом. Он был весь усыпан цветами, свешивавшимися с широких ветвей, а землю под ним покрывал ковер из лепестков цвета пламени. Когда девушку, которая видела Богородицу, вывели к людям, делоникс покачнулся и потоком обрушил вниз лепестки. Девушка была худенькой и серьезной, одетой в белое, от возбужденных поклонников ее охраняли несколько сильных мужчин. Не успела она пройти мимо нас, как остальные деревья, стоявшие поблизости, начали качаться с пугающей силой, будто кто-то их тряс. Ленты, натянутые, чтобы обозначить границы зоны видений, тоже задрожали. А ветра не было. Солнце стало белым, цветом и формой оно напомнило мне просвиру при причастии. А потом я увидела ее, Благословенную деву: образ на бледном солнце, красный отблеск на тыльной стороне моей ладони, улыбку на лице опоясанного четками мужчины, касавшегося меня рукавом. Она была везде.

Мне хотелось остаться здесь подольше, но тетушка сказала, что нам пора ехать, потому что мы рискуем застрять здесь, если дождемся общего отъезда. У торговцев, которых мы встретили по пути к машине, она купила четки, наплечники и маленький сосуд со святой водой.

— Не важно, видели мы Богородицу или нет, — сказала Амака, садясь в машину. — Аокпе всегда будет для нас особенным местом, потому что благодаря ему Камбили и Джаджа впервые побывали в Нсукке.

— Значит ли это, что ты не веришь в эти явления? — спросил отец Амади, и в его голосе слышалась улыбка.

— Нет, я этого не говорила, — ответила Амака. — А вот вы, вы верите?

Отец Амади ничего не ответил, сделав вид, что его больше всего занимает выдворение из машины надоедливой мухи.

— А я почувствовала присутствие Благословенной девы. Почувствовала, и все, — выпалила я. Как может человек не уверовать после всего, что мы там видели? Или они не видели и не чувствовали всего этого?

Отец Амади повернулся и стал внимательно на меня смотреть. Я заметила это краем глаза. Он мягко улыбался. Тетушка Ифеома бросила на меня взгляд, а потом снова вернулась к дороге.

— Камбили права, — сказала она. — Там происходит что-то божественное.

Отец Амади отправился прощаться с семьями, живущими на территории университета. И взял меня с собой. Многие дети преподавателей льнули к нему, прижимались покрепче, будто надеялись удержать его, не дать уехать из Нсукки. Мы почти не разговаривали, но пели песни на игбо, которые были записаны на его кассете. И одна из них, Abum onye n’uwa, onye kambu n’uwa, настолько размягчила мой язык, что, когда мы сели в его машину, я сказала:

— Я люблю вас.

Он повернулся ко мне с выражением лица, которого я никогда у него не видела. Его глаза были почти грустными. Он перегнулся через руль и прижался лицом к моему лицу.

— Тебе почти шестнадцать, Камбили. Ты красива. И ты встретишь в жизни больше любви, чем ты себе можешь представить, — сказал он. А я не знала, то ли мне смеяться, то ли плакать. Он ошибался. Он так ошибался.

Пока мы ехали домой, я смотрела в открытое окно. Зияющие дыры в живых изгородях заросли, зеленые ветви протянулись друг навстречу другу, и я жалела, что больше не просматриваются дворы и мне не представить, как течет жизнь там, за вывешенной на сушку одеждой, под качелями, среди зелени. Мне так хотелось сморгнуть слезы, застывшие в моих глазах, отвлечься, подумать о чем-нибудь — о чем угодно, — только бы перестать чувствовать.

Когда я вернулась, тетушка стала спрашивать, что со мной случилось.

— У меня все в порядке, — ответила я. Но она смотрела на меня так, словно знала, что это неправда.

— Ты уверена, nne?

— Да, тетушка.

— Тогда взбодрись,