Лилии над озером - [19]

От шуанов я слышала, что в стычках с синими он шел на ненужный риск и, бывало, искал смерти - по крайней мере, такое складывалось впечатление. Он как-то даже постарел за последний год. Его вспыльчивость перешла всякие границы; он совершал поступки, неожиданные для аристократа, и совсем недавно, например, надавал тумаков конюху только за то, что тот скверно почистил его любимого коня. Иной раз казалось, что Поль Алэн во что бы то ни стало хочет добиться ненависти окружающих. Веселел он лишь тогда, когда на пару дней уезжал к своей любовнице, вдове из Понтиви, но такие моменты благодушия длились недолго и угасали после первого же разговора с братом. Отношения с Александром у него портились.

Граф де Бурмон, несмотря на слова моего мужа, в Белые Липы не приехал. Под его началом воевало пятнадцать тысяч человек, и в середине октября Бретань облетело известие о славных победах этого отряда: Бурмон после упорных боев взял Ле Ман, а двумя днями позже вместе с Шатийоном захватил Нант, продержался там несколько часов, сжег архивы и освободил заключенных. Имя Бурмона становилось знаменитым, он превращался в героя. Другие шуанские отряды взяли Манc, Понторсон, Сен-Жемс, где завладели большим арсеналом. В руки белых перешли Динан, Локминэ, Ла-Рош-Бернар, Сарзо.

Пламя войны ширилось в провинции, разливалось даже по тем бретонским и нормандским областям, куда никогда не попадало прежде, - от Трегора и Корнуайя до окрестностей Кемпера, Кальвадоса, Ла Манша и Орна. Луи де Фротте, подняв на дыбы Нормандию, обещал повстанцам, что на днях во Франции высадится сам граф д’Артуа.

Растянутые по границам департаментов, синие войска не насчитывали и 40 тысяч человек. Республиканские гарнизоны из Бреста и Шербура попытались объединиться, образовав так называемую Английскую армию под началом генерала Мишо. Однако синие были в таком разительном меньшинстве, а Директория так мало оказывала им помощи, что только отдельные смельчаки из их рядов устраивали шуанам настоящее сопротивление.

Едва Александр узнал о действиях Бурмона, его вынужденному спокойствию пришел конец. Он насилу дождался приезда доктора и, как только д’Арбалестье появился, сразу потребовал, чтобы с руки был снят лубок. Доктор умолял не спешить, но герцог был непреклонен. Руку освободили. Как выяснилось, положение сустава было нарушено, и она почти не работала.

- Это вызвано тем, что сухожилие сократилось, - удрученно пояснил доктор. - Такое бывает, когда рука долго бездействует.

- Можно ли что-то сделать с этим? - робко спросила я.

- Да. Вполне вероятно, что можно. Надо сделать вытяжение сустава, мадам, и надрезать сухожилие. Однако это весьма болезненно и…

Александр прервал д’Арбалестье:

- Я должен стрелять, господин доктор, должен держать шпагу и скакать верхом, а для всех этих занятий мне нужны обе руки.

- Я понимаю, однако…

- Я слышал ваши слова. Я вытерплю боль. - Герцог даже усмехнулся: - Думаю, вы позволите мне выпить перед процедурой пол-бутылки коньяка, чтобы стать менее чувствительным. И потом, вряд ли это будет болезненнее, чем то, что со мной уже было.

- Но рана еще слишком свежа, - возразил д’Арбалестье.

- Неважно. У меня очень мало времени, мэтр.

- Вы зря торопитесь, господин герцог, ибо спешка отнюдь не означает, что вы мгновенно обретете здоровую руку. Если я соглашусь и сделаю эту операцию, это вовсе не значит, что вы будете сразу исцелены. Вам еще дней десять придется походить с перевязкой.

Я решительно вмешалась:

- Но зачем это делать немедленно, Александр? Почему бы не подождать? Как сказал доктор, за один миг ничего не получится, и я полагаю…

Александр мягко остановил меня:

- Боюсь, моя дорогая, что потом наступят слишком горячие времена, чтоб я мог думать о лекарях и операциях. Рука тем временем и усохнуть может. Нет, я настаиваю, чтобы все было сделано в ближайшее время, пока англичане не привезли в Бретань пушки и оружие.

Д’Арбалестье развел руками:

- Что ж, если вы упорствуете…

Александр резко произнес:

- Я желал бы, чтоб вы взялись за дело уже на следующей неделе.

Было понятно, что от своего он не отступится. Я вздохнула, сознавая, что никакая сила не сможет удержать его дома. Его звали бои, походы, отстаивание попранных прав короля - словом, то, что называется долгом чести. Я к этому привыкла и больше не протестовала.

- У вас упрямый супруг, мадам, - сказал доктор мне напоследок. - И все же попробуйте еще раз поговорить с ним. Операция, когда рана слишком свежа… Убедите его, что следует быть благоразумным.

Я покачала головой, печально улыбаясь.

- Что вы, господин доктор. Благоразумие? Такого слова ни один дю Шатлэ не знает.

Когда д’Арбалестье ушел, Александр, прежде чем я успела раскрыть рот, притянул меня здоровой рукой к себе и сказал - без видимой связи с предыдущим:

- Жаль, что мы как-то мало общались с детьми. Но, может быть, еще не поздно?

- В каком смысле? - спросила я озадаченно.

- Давайте-ка проведем время вместе, до того, как мятеж вспыхнет вовсю. Осень в этом году так хороша. Побродим по лесу, устроим пикник на побережье, у какого-нибудь живописного мыса…

Я была рада этому предложению: