Лили Марлен. Пьесы для чтения - [69]
Бросив на стол вилку, Дон Гуанподнимается из-за стола и подходит к окну.
(Пытаясь помешать Дон Гуану отдернуть штору). Ей-Богу, какой-то пустяковый шум… Ей-Богу, пустяковый…
Дон Гуан: Пусти. (Смотрит в окно). Ах, мерзавцы!.. (Сганареллю). Так это, по-твоему, мальчишки?
Слышен звон разбитого стекла.
Сганарелль (пугливо оглядываясь на окно): Господи!…
Лепорелло (заглянув на улицу): Еще один фонарь разбили.
Сганарелль: Не обращайте внимания, хозяин. Глупый, неотесанный народ…
Сорвав с груди салфетку и швырнув ее на стол, Дон Гуанбыстро подходит к стене, на которой висит оружие.
(Жалобно): Давайте поедем в деревню, хозяин. Будете пить молоко, гулять на свежем воздухе…
Лепорелло: Вот-вот. Рыбку ловить… Очень даже недурно.
Дон Гуан (сдернув со стены одну из шпаг): Я вижу, вы уже совсем сдурели, болваны… (Крестя шпагой воздух). Не видите? Я стар и слаб. И потом, куда не убежишь, везде найдешь все ту же глупость и недоваренные макароны… (Негромко и грозно). Ну, держитесь… (Убегает).
Сганарелль: Ваша милость! (Бежит за Дон Гуаном, но сразу останавливается, растерян). Убежал. (В отчаянье). Боже правый! Лепорелло! Что же теперь будет?
Лепорелло: Что будет?.. (Театрально смеется). Помяни мое слово – кровь и ужас! Море крови и целая гора трупов!
В то время, как Сганарелль поспешно подходит к окну и отдергивает штору, Лепорелло склонившись над кастрюлькой, быстро уплетает макароны. Короткая пауза.
Сганарелль (глядя в окно): Боже мой!
Лепорелло (с набитым ртом): Ну? Что там?
Сганарелль: Ах, Господи, Лепорелло!..
Лепорелло (взяв кастрюльку, быстро подбегает к окну и становится за спиной Сганарелля, с удивлением): Как? Двое уже лежат?.. Ну, теперь-то они узнают, каково это, вывести из терпения нашего хозяина… Не нахожу слов, чтобы выразить им свое сочувствие. (Жует).
Сганарелль (страстно): Господи! Сделай так, чтобы все это оказалось сном!
Лепорелло (с набитым ртом): Да, ты только посмотри на этот Аустерлиц!.. Даже отсюда видно, что они наделали от страха в штаны!.. (Вазарте). Молодец, хозяин! Так их! Лупи, что есть силы!.. Да, посильнее, посильнее! (Сганареллю). Видал, как припустились?.. По спине его, да покрепче!.. Вот смеху-то! Прямо в лужу! (Жует).
Сганарелль: Ах, да он убьет их!
Лепорелло: И за дело, ей-Богу, за дело… (Отойдя, ставит кастрюльку на стол). Не бей чужие фонари. Не ори под окнами. Не ломай дверные ручки… (Вытирает салфеткой Дон Гуана губы и сразу возвращается к окну). Ай, да хозяин! Вот теперь я, по крайней мере, знаю, что такое быть старым и слабым. Это когда человек уже ни на что не годен, как только на то, чтобы отдубасить пятерых здоровых негодяев.
Короткая пауза.
Сганарелль (с облегчением): Убежали.
Лепорелло (подойдя к столу и быстро подцепив вилкой макароны, отправляет их в рот; с набитым ртом): И все-таки хотел бы я знать, что это за сны такие, после которых человек приходит в этакую вот ярость?
Сганарелль (отходя от окна): А вот это нам знать совершенно необязательно. (С ужасом). Лепорелло!
Лепорелло (невинно): Чего?
Сганарелль: Ты съел хозяйские макароны!
Лепорелло: Еще чего, съел! Если хочешь знать, я только избавил хозяина от твоей жалкой стряпни.
Сганарелль (с ужасом): Хозяйские макароны!
Лепорелло: Увидишь, он будет мне за это весьма признателен.
Сганарелль (в отчаянье): Да, что же это такое!
Входит Дон Гуан.
Лепорелло (поспешно отходя от стола): Уж до чего ваша милость была великолепна! Раз, два и готово!..
Дон Гуан вешает шпагу на стену.
Сганарелль: Как же вы нас напугали, хозяин.
Лепорелло: Если вы не будете против, в следующий раз я, пожалуй, проучу этих наглецов сам.
Дон Гуан: Прежде не забудь составить завещание. (Подходит к столу).
Короткая пауза.
(Задумчиво). Ах, негодяи… И кто же это из вас так основательно распорядился моими макаронами?
Лепорелло: Видит Бог, хозяин. Вы сами и распорядились.
Дон Гуан: Сганарелль?
Лепорелло (поспешно): Да, съели же, съели. Будучи в столь сильном волнении, легко не обратить внимания на такие-то пустяки!
Дон Гуан (Лепорелло): Мне следовало бы как следует тебя вздуть, голубчик. Но, принимая во внимание, что к вечеру у тебя наверняка случится заворот кишок, я, так и быть, сделаю вид, что ничего не заметил. (Грозно). Быстро почисти мои шляпу и плащ!
Лепорелло поспешно убегает. Дон Гуанвытирает лицо салфеткой, затем снимает со стены перевязь. Короткая пауза.
Сганарелль (осторожно): Хозяин собрался на прогулку?
Дон Гуан (надевая перевязь): Не твое дело.
Сганарелль: Конечно, ваша милость. Но если я скажу, что в вашем нынешнем положении это очень и очень опасно, то можете считать, что я вообще вам ничего не говорил.
Дон Гуан молчит, занятый пряжкой перевязи.
(Упрямо). Помилуйте, хозяин! Может прийти врач. Полицмейстер. Да кто угодно!
Дон Гуан (цепляя шпагу): Вот и придумай что-нибудь. Скажи, что я просил не беспокоить. Что отдыхаю. Пусть подождут.
Сганарелль (помедлив, почти со слезами): Боюсь показаться вашей милости чересчур назойливым, но только обратите внимание, – на дворе моросит, ей-Богу, моросит…
Дон Гуан: Да, ты сегодня просто какая-то классная дама, Сганарелль!.. (Мягко). Обещаю тебе, что не позже, чем через два часа ты опять сможешь морить меня своим ужасным цикорием.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.
"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.
Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.