Лили Марлен. Пьесы для чтения - [66]
Сганарелль (подозрительно): Ты хочешь сказать, что у нашего хозяина заело внутри какое-то колесико?
Лепорелло: Уж не знаю, колесико, или винтик, но если каждый год, в один и тот же день и час, человек видит один и тот же сон, вместо того, чтобы видеть разные сны в разное время, как это заведено у нормальных людей, то тут уж сомневаться не приходится.
Сганарелль (отрываясь от окна): По-твоему, наш хозяин – машина?.. Знаешь что, Лепорелло? А ведь это будет почище всякого колдовства!.. Ей-Богу, почище. (Возвращаясь к работе). Если бы я захотел, то очень просто мог бы растолковать тебе для твоей же пользы, что человек – это Божье творение и больше ничего.
Лепорелло (миролюбиво): Ну, так захоти, господин невежа.
Сганарелль (продолжая протирать стекла): Тогда скажи мне, для начала, для чего служат часы?
Лепорелло: Чтобы показывать время, господин осел.
Сганарелль: А мясорубка?
Лепорелло: Как правило, господин мракобес, для того, чтобы рубить мясо.
Сганарелль: А ножницы?
Лепорелло: Послушай, Сганарелль… (Неохотно). Чтобы стричь усы, болван.
Сганарелль: Вот видишь. (Повернувшись к Лепорелло). А теперь ответь мне, для чего служит человек?
Лепорелло: Такой человек, как ты, служит только для того, чтобы задавать пустые вопросы и ни для чего больше!
Сганарелль молча смотрит на Лепорелло, ожидая ответа.
(Сердито). Ну, что ты ко мне пристал, – для чего, да для чего!.. Ни для чего! Человек ни для чего не служит! Разве что, может, для самого себя. Какая тебе-то от этого выгода?
Сганарелль: А такая, господин всезнайка, что если человек ни для чего не служит и ни на что не годен, значит он никакая не машина. А раз он не машина, то всякий тебе скажет, что он – Божье творение!.. (Возвращаясь к окну). Что, съел? Уж и не знаю, что ты сможешь мне на это возразить.
Лепорелло: Ах, Боже мой, возразить! (Кривляясь, сползает с кресла на пол): Да, я просто убит!.. Поганый Сганарелль оглушил меня своим гнусным аргументом!.. Раздавил!.. Растоптал!..
Сганарелль: Да, тише ты!
Лепорелло (с пола, укоризненно, слабым голосом): Ты погубил Божье творение, негодяй. Сломал у него все колесики. И вот теперь оно умирает. Смотри-ка, уже умерло. (Замирает на полу).
Сганарелль: Если ты вздумал подражать господину Фергиналю, упокой Господь его душу, то у тебя это получается так же плохо, как и у него.
Лепорелло молчит. Короткая пауза.
Лепорелло!
Лепорелло не отвечает.
(Подходя ближе). Лепорелло!
Лепорелло (слабым голосом): Что тебе, убийца?
Сганарелль: Хочу тебе сказать, что я давно уже обо всем догадался.
Лепорелло (поднимая голову): О чем ты, мошенник?
Сганарелль: Об этом самом. О том, что ты не веришь в Творца и Создателя всего сущего… Потому что человек, который верит в Бога, никогда не стал бы называть божье создание «машиной».
Лепорелло: О, Господи! (Поднимаясь с пола). Ты, я вижу, уже совсем спятил. (Поманив к себе Сганарелля). Вот, что я тебе скажу, дурачок. (Торжественно). Я верю в человека. В человека, болван!.. Ты понял? (Почти по слогам). В че-ло-ве-ка!
Сганарелль: Значит, ты веришь в машину? (Огорченно отходит к окну, со вздохом). Бедный Лепорелло.
Лепорелло: Прочисти уши, просфорка! Я ведь сказал – «в человека»!.. (Сидя на полу, несколько мечтательно). В это возвышенное, благородное, бесстрашное существо, которое поднимается мыслью выше звезд и, не моргнув глазом, опускается в адские бездны! Которое бросает вызов стихиям и, не задумываясь, соперничает с самим небом… (Поднимается с пола).
Сганарелль (задумчиво протирая стекло): Которое потеет, чихает, кашляет, чешется, портит воздух, сморкается, ковыряет в носу, пудрится, прихорашивается, писает, болеет и, наконец, умирает, оставив после себя дурную память… (Подозрительно). Что это за книгу я видел у тебя вчера вечером?
Лепорелло (оглянувшись на дверь): Тш-ш!.. (Шепотом, почти благоговейно). Ты видел книгу «О духе законов», невежа. Сочинение господина де Монтескьё.
Сганарелль: Этому Монтескьё следовало бы быть поосторожнее, доверяясь таким читателям, как ты… Знаешь, что будет, если я скажу хозяину, что ты таскаешь из его библиотеки книги?.. Эй, ты чего?
Взяв со стола сметку для пыли, Лепорелло медленно приближается к Сганареллю.
(Проворно отступая за стол). Имей в виду. Если ты станешь драться, то после смерти попадешь прямехонько в ад!
Лепорелло (пытаясь достать сметкой Сганарелля): Это пустяки по сравнению с тем удовольствием, которое я сейчас получу!
Сганарелль: Ай!.. (Уклоняясь от ударов сметки). Послушай, Лепорелло. Если ты меня убьешь, я уже не смогу рассказать тебе, что я видел третьего дня.
Лепорелло: Вот еще, глупости. (Опуская сметку): А что ты видел?
Сганарелль (выходя из-за стола и оглядываясь): Тш-ш… (Подходя ближе, шепотом). Я видел привидение.
Лепорелло: Врешь!
Сганарелль: Если не веришь, могу тебе поклясться. (Торжественно). Хоть слюной святого Василия Проказника, хоть волосами преподобной Луизы Арагонской!
Лепорелло: А в придачу одиннадцатой, двенадцатой и тринадцатой заповедями!.. Э, Сганарелль! Если хочешь, чтобы тебе поверили, клянись по-человечески.
Сганарелль: Клянусь тридцатью пятью мучениками севильскими!
Лепорелло
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.
"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".
Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.
Роман «Безумие Дэниела О'Холигена» впервые знакомит русскоязычную аудиторию с творчеством австралийского писателя Питера Уэйра. Гротеск на грани абсурда увлекает читателя в особый, одновременно завораживающий и отталкивающий, мир.
Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.
Каждый аромат рассказывает историю. Порой мы слышим то, что хотел донести парфюмер, создавая свое творение. Бывает, аромат нашептывает тайные желания и мечты. А иногда отражение нашей души предстает перед нами, и мы по-настоящему начинаем понимать себя самих. Носите ароматы, слушайте их и ищите самый заветный, который дарит крылья и делает счастливым.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Знаменитый актер утрачивает ощущение собственного Я и начинает изображать себя самого на конкурсе двойников. Бразильский автор душеспасительных книг начинает сомневаться во всем, что он написал. Мелкий начальник заводит любовницу и начинает вести двойную жизнь, все больше и больше запутываясь в собственной лжи. Офисный работник мечтает попасть в книжку писателя Лео Рихтера. А Лео Рихтер сочиняет историю о своей возлюбленной. Эта книга – о двойниках, о тенях и отражениях, о зыбкости реальности, могуществе случая и переплетении всего сущего.