Лили Марлен. Пьесы для чтения - [65]
Дон Гуан: А, ну, тогда у него, конечно, должны быть огромные уши, черт их возьми! Надеюсь, ему будет приятно узнать, что он отъявленный плут!
Вор: Заклинаю вас, сеньор!..
Дон Гуан: Да, вдобавок, еще и мошенник! Мошенник и прохвост!
Вор (вскочив): Будьте же снисходительны! Если он увидит, что я слушаю вас, быть беде!
Дон Гуан: Как? Он еще и видит на расстоянии?.. Не иначе, его отец был морским биноклем, а мать – подзорной трубой!
Вор (в отчаянии): Вы губите меня, сеньор! (Опускается на колени). Лучше бы вы сразу закололи меня своей шпагой!..
Дон Гуан: Ах ты, богобоязненная крыса! Немедленно встань!… Вот уж не думал, что дело зашло так далеко… Да, встань же, говорю тебе! (Вскочив, хватает вора за шиворот и пытается поднять его).
Короткая пауза.
(Поставив вора на ноги, сердито). Да, стой же, наконец!
Вор (жалобно): Ох, сеньор… (Без сил опускается на стул).
Дон Гуан: Как же так, дружок? Ты не побоялся забраться ночью в чужой дом, но боишься какого-то шарлатана?
Вор: Но ведь это совсем другое дело, сеньор. Разгневать людей, это совсем не то же самое, что разгневать небеса.
Дон Гуан: Другими словами, ты хочешь сказать, что небеса слышат его ушами и видят его глазами?.. Ей-Богу, у меня на это счет большие сомнения, но если это так, то, черт возьми, – они так же слепы и глухи, как наши судьи…
Вор (не слушая, озирается в испуге): Ради Бога, сеньор… (Шепотом). Я чувствую, как он смотрит на нас, сеньор.
Дон Гуан (сердито): На тебя или на меня?..
Вор: Ах, сеньор!..
Дон Гуан: Не слишком-то это прилично заглядывать в чужие окна.
Вор: Его взгляд, сеньор… Он проникает даже сквозь стены… (Поднимаясь со стула). Мне страшно, сеньор.
Дон Гуан: На вот, выпей лучше вина… И успокойся. Успокойся! (Наливает вино и протягивает вору бокал; тот машинально берет его, но сразу же, в испуге, пятится и приседает). Ну, что еще?
Вор (шепотом): Его голос, сеньор… Я слышу его голос…
Дон Гуан: Твоему слуху можно только позавидовать… А как насчет ангельского пения?
Вор (обхватив свою голову ладонями): Это правда, сеньор. Он раздается у меня прямо здесь.
Дон Гуан: Надеюсь, он не станет требовать от нас, чтобы мы спели хором Dies irae?
Вор (шепотом): Нет, сеньор.
Дон Гуан: Тогда, что ему здесь надо?
Вор молчит. Короткая пауза.
Ты слышал, что я тебя спрашиваю?
Вор (прислушиваясь): Наверное, сеньор, будет лучше, если я помолчу.
Дон Гуан: Э, нет, совсем не лучше. Мне тоже охота послушать, о чем болтает его небесный язык.
Вор (тихо): Боюсь, что это вам не понравится, сеньор… (Прислушивается).
Пауза. На лице Ворапроступает выражение ужаса.
Дон Гуан (нетерпеливо): Ну? Чем порадуешь?
Вор (с трудом): Он говорит… Он говорит о ком-то, кому уже не поможет ни покаяние, ни заступничество святых… (Прислушиваясь). О том, от кого отвернулись и люди, и небеса… Об адском пламени, чей отсвет уже можно различить в окнах его дома… О земле, готовой расступиться под его ногами… (С ужасом смотрит на Дон Гуана). Он говорит… Он говорит, сеньор… (Смолкает).
Короткая пауза.
Дон Гуан: Обо мне.
Вор (тихо): Да, сеньор.
Дон Гуан наливает в свой бокал остатки вина и, не спеша, пьет его до дна. Несколько мгновений он стоит молча, затем, что есть силы, швыряет бокал в стену. Свет гаснет.
Действие третье
Кабинет Дон Гуана. За окнами – пасмурное осеннее утро. Сганарелль протирает тряпкой окно. Входит Лепорелло.
Сганарелль (негромко). Спит?
Лепорелло: Как убитый.
Сганарелль: Дай-то Бог.
Лепорелло: Дай-то Бог, дай-то Бог. (Садится в кресло). Только, знаешь, что я тебе скажу?.. Хочешь ты или нет, но только рано или поздно он все равно проснется.
Сганарелль (протирая окно): Не хочу даже думать об этом.
Лепорелло: Думай, не думай, а чудес не бывает. Даже если он и не вспомнит сам, то ему напомнит этот чертов сон.
Сганарелль, оторвавшись от работы, с ужасом смотрит на Лепорелло.
Ты что, забыл? Он ему всегда снится перед самым пробуждением. (Оглядываясь на дверь, вполголоса). Может, даже сейчас.
Ступая на цыпочках, Сганарелль идет и плотно закрывает дверь.
(Судивлением). Ведь это надо!.. Каждую годовщину смерти маленькой донны Франциски!.. Есть над чем раскинуть мозгами, приятель.
Сганарелль: Ах ты, Господи! А я ведь про него и думать забыл… (Подойдя к сидящему Лепорелло). Послушай меня, Лепорелло. А ведь это колдовство, ей-Богу колдовство.
Лепорелло: Глупости. Скорее уж, научный факт.
Сганарелль (настойчиво): Говорю тебе – колдовство! Если из года в год, в один и тот же день, человеку снится один и тот же сон, – что же это, по-твоему, если не колдовство?
Лепорелло (упрямо): А я тебе говорю, что это научный факт и ничего больше. (Снисходительно). Вот скажи-ка мне. Что такое, по-твоему, человек?
Сганарелль: А что тут скажешь? (Возвращаясь к окну и вновь начиная протирать стекло). Человек, Лепорелло, это человек. Божие творение.
Лепорелло: Нет, я тебя спрашиваю, что он такое?
Сганарелль: Да ничего особенного. Человек и человек.
Лепорелло: Вот и видно, что ты читаешь одни только акафисты, да жития… (Почти мечтательно). Человек, Сганарелль, это машина. Ну, что-то вроде мясорубки или там часов. И если, допустим, какое-нибудь колесико в часах вдруг сломалось, то часовщик, покопавшись, объяснит даже такому олуху, как ты, что это только научный факт и никакого колдовства. Он просто возьмет, да и поставит другое колесико, так что часы опять будут показывать время, как ни в чем не бывало.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.
"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Шумер — голос поколения, дерзкая рассказчица, она шутит о сексе, отношениях, своей семье и делится опытом, который помог ей стать такой, какой мы ее знаем: отважной женщиной, не боящейся быть собой, обнажать душу перед огромным количеством зрителей и читателей, делать то, во что верит. Еще она заставляет людей смеяться даже против их воли.
Знаменитый актер утрачивает ощущение собственного Я и начинает изображать себя самого на конкурсе двойников. Бразильский автор душеспасительных книг начинает сомневаться во всем, что он написал. Мелкий начальник заводит любовницу и начинает вести двойную жизнь, все больше и больше запутываясь в собственной лжи. Офисный работник мечтает попасть в книжку писателя Лео Рихтера. А Лео Рихтер сочиняет историю о своей возлюбленной. Эта книга – о двойниках, о тенях и отражениях, о зыбкости реальности, могуществе случая и переплетении всего сущего.
О ком бы ни шла речь в книге московского прозаика В. Исаева — ученых, мучениках-колхозниках, юных влюбленных или чудаках, — автор показывает их в непростых психологических ситуациях: его героям предлагается пройти по самому краю круга, именуемого жизнью.
Впервые в Российской фантастике РПГ вселенского масштаба! Технически и кибернетически круто продвинутый Сатана, искусно выдающий себя за всемогущего Творца мирозданий хитер и коварен! Дьявол, перебросил интеллект и сознание инженера-полковника СС Вольфа Шульца в тело Гитлера на Новогоднюю дату - 1 января 1945 года. Коварно поручив ему, используя знания грядущего и сверхчеловеческие способности совершить величайшее зло - выиграть за фашистов вторую мировую войну. Если у попаданца шансы в безнадежном на первый взгляд деле? Не станет ли Вольф Шульц тривиальной гамбитной пешкой?