Лили Марлен. Пьесы для чтения - [6]

Шрифт
Интервал
).


Подхватив Фрау Дитрих под руки, две Эринииуводят ее.

(Повернувшись к Отцу): Господин лауреат…


Отец быстро подъезжает ближе.


Пожалуйста, господин лауреат, обойдитесь сегодня без лишнего пафоса. Он вам не к лицу. Вы человек холодный, даже бессердечный, так и будьте, пожалуйста, самим собой. (Резко). Что?

Отец (подавлен): Я ничего не сказал, герр профессор…

Профессор: Вот и отлично. Будьте, пожалуйста, самим собой и больше ничего… Легкая беседа, ни к чему не обязывающие реплики. Большего от вас никто ничего не требует. (Почти грубо, в упор глядя на Отца). Хотите мне что-то сказать?

Отец (быстро): Да. (Подавлено). Нет.

Профессор: Вот и прекрасно. (Повернувшись к Вергилию). Что же касается вас, господин Вергилий…


Вергилийделает вид, что он весь внимание.


(Почти брезгливо). Только, пожалуйста, оставьте при себе это ваше вечное «нет». У меня на него аллергия. (Сердито). Да, представьте себе. Я чешусь, кашляю, у меня плохое настроение. Сны замучили. Научитесь, наконец, говорить «да». Хотя бы изредка. Да. Да. (Кричит). Да!

Вергилий (чуть выждав, вежливо): Нет.


Пауза.


Профессор: Послушайте, если вы опять думаете кого-нибудь удивить, то, уверяю вас, вы избрали для этого не самый лучший способ… Скажите мне, наконец, чего вы добиваетесь? Морального удовлетворения?


Вергилий молча улыбается.


Я вас спрашиваю, чего вы добиваетесь?

Вергилий: Вы прекрасно это знаете, господин профессор.

Профессор: Неужели? (Смолкнув, в упор смотрит на Вергилия).


Короткая пауза.


(Негромко). Знаете, что, господин Вергилий? Если вы снова решили взяться за старое, то я не желаю даже слушать эти глупости.

Вергилий (негромко): И все-таки, хотите вы этого или нет, господин профессор, но в один прекрасный день это случится.

Профессор (перебивая, резко): Нет.

Вергилий: Обязательно, господин профессор.

Профессор (ледяным голосом): Можете быть на сей счет совершенно спокойны, господин рифмоплет. Ни завтра, ни через тысячу лет… (Сдерживая раздражение,отходит в сторону). Никогда!

Вергилий (негромко, без выражения): В один совершенно обыкновенный и ничем не примечательный денек, который будет похож на все прочие, как две капли воды.

Первая Эриния (с мягким укором, негромко): Господин Вергилий. Будет вам…


Короткая пауза.


Профессор (язвительно): Ничего, ничего… Если господину Вергилию нравится витать в облаках, это его личное дело. К счастью, мы живем в мире, где на одного сумасшедшего приходится десять миллионов относительно здравомыслящих людей, в чем совсем нетрудно убедиться. (Повернувшись к Правилам, сердито). Господа Правила!


Правила робко выступают вперед.


Объясните, пожалуйста, этому господину, как следует себя вести человеку, чтобы в один прекрасный день не оказаться в дураках.


Правила мнутся.


Ну, смелее, смелее, дармоеды.

Первое Правило: Фюрер всегда прав.

Профессор (нетерпеливо): Дальше!

Второе Правило: Не подходи близко к краю.

Профессор: Дальше!

Третье Правило: Всегда радуйся.

Профессор (нетерпеливо, четвертому Правилу): Дальше! Дальше!

Четвертое Правило: Стучите, и отворят вам.

Профессор: Что такое?

Четвертое Правило: Извините, герр профессор. Я хотел сказать: стучите там, где вам отворят.

Профессор: Смотри у меня. (Смотрит на Пятое правило).

Пятое Правило (поспешно): Случившееся – случилось.

Профессор: Вот именно. (Вергилию). И при этом, спешу обратить ваше внимание, господин упрямец, – случилось раз и навсегда.


На буфетной стойке звенит телефон.


(Не обращая внимания на звонки). Раз и навсегда, господин фантазер… (Эриниям). Не правда ли, госпожи блюстительницы?

Первая Эриния: Совершенно верно, герр профессор. Раз и навсегда.


Телефон звонит.


Профессор (подняв телефонную трубку): Алло. Да. Я слушаю… Да, да, да… (После короткой паузы). С нетерпением ждем. (Повесив трубку, обращаясь ко всем). К сожалению, господин Рейхсканцлер, как всегда, немного задерживается. (Остановившись в центре сцены, негромко). Будем начинать, господа. (Сердито). И, пожалуйста, умоляю вас, никакой отсебятины. (Правилам). Вы меня поняли, господа Правила?

Первое Правило: Так точно, герр профессор.

Профессор: Смотрите у меня.

Отец (быстро подъезжая, тревожным шепотом): Герр Профессор, герр Профессор…

Профессор: Ну, что еще?

Отец (волнуясь): Он идет. Идет… Я чувствую, что он уже где-то совсем близко… Слышите? (Смолкнув, указывая рукой в сторону входной двери).


Короткая пауза. Сначала тихо, потом громче раздается мелодия песни «Лили Марлен». Все присутствующие замирают, прислушиваясь. Небольшая пауза.


Профессор (негромко): Что ж, господа. За работу.

Первое Правило (Правилам, негромко): Начинаем, господа.

Первая Эриния (Эриниям): Госпожи блюстительницы…


Присутствующие начинают молча расходиться. Скрываются в своей комнате Эринии. Вергилий, поднявшись на балкон, исчезает за одной из дверей; уходят Правила. Отец, пятясь, медленно въезжает в посудомоечную.


Профессор: Может быть, кто-нибудь все-таки догадается выключить свет?.. (Быстро подойдя к выключателю, сквозь зубы). Идиоты… (Щелкнув выключателем, скрывается за дверью с надписью «Администрация»).


Сцена погружается во мрак. Едва освещенными остаются только балкон и небольшое пространство справа, где над буфетной стойкой продолжает гореть небольшая лампа. Мелодия «Лили Марлен» делается глуше. Долгая пауза, в продолжение которой на балконе появляется одна из

Продолжить чтение
Еще от автора Константин Маркович Поповский
Моше и его тень. Пьесы для чтения

"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.

Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.

Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.

Мозес

Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.

Дом Иова. Пьесы для чтения

"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".

Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.

Рекомендуем почитать
Оттепель не наступит

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.

Тайны кремлевской охраны

Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.

Аномалия

Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.

Хорошие собаки до Южного полюса не добираются

Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.

На этом месте в 1904 году

Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.

Зайка

Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.