Лили и море - [11]

Шрифт
Интервал

Шкипер находится в углублении средней надстройки судна, напротив фальшборта. Руки на рычагах управления, он увеличивает скорость, когда замечает буй, корабль поворачивается, замедляет ход, ищет наилучший курс отклонения. Джуд размахивает шестом, ловит буй и поднимает его на борт.

— Тащите!

И все вцепляются в буйреп[8]. Натяжение нарастает. Йан еще сбрасывает скорость, помалу продвигается вперед, стоп перед крючковой снастью, трос натягивается. Дэйв заправляет его в шкив приспособления для сворачивания. Люди что-то выкрикивают. Шкипер кричит: «Снимите сигнальный огонь и буй! Быстро!» Гидравлический натяжитель опять работает. Все переводят дыхание. Крючковая снасть снова поднимается. Йан ускоряет темп. Джуд сворачивает ярус в бухту. Я подаю ему пустой лоток, когда крючковая снасть поднимается на борт. Я быстро ее принимаю, затем перехожу к следующей. При жуткой качке я навожу порядок на баке. Это нелегко, там много воды и старой наживки. Позади нас Джезус и Луис разделывают кальмаров. Грохот двигателей и шум волн оглушительны. В наших ушах гудит лишь ветер. Люди молчат. Йан опечален. Крючки, которые мы вылавливаем, пусты и печально свисают. Тут и там маленькая черная треска вздрагивает, когда ее сваливают на стол для резки. Джесс острым ножом красиво вспарывает ей брюхо. Он потрошит рыбу сердито и бросает ее на поверхность стола сотверстием посередине, над люком трюма. Так проходит несколько часов. Когда наконец появляется маяк, шкипер сердито сбрасывает перчатки, снимает свой комбинезон и без единого слова оставляет палубу, мы разговариваем.

Мы смываем все струей воды и приводим палубу в порядок. Судно в бешеном темпе набирает скорость. Джуд закуривает сигарету. Дэйв мне улыбается.

— Ну как, не страшно?

Мы принялись готовить крючковые снасти для спуска в море: вытягивать на борт и наживлять, и так до бесконечности.

А потом еще несколько дней или ночей мы наблюдаем лишь темнеющее небо, мрак, который покрывает океан, в конце концов мы вынуждены включить иллюминацию на палубе. Спим… Иногда мы едим. Завтрак в четыре часа, обед в одиннадцать часов. Я поглощаю буквально все: сосиски, которые плавают в масле, чересчур сладкую красную фасоль, клейкий рис. Я уверена, что каждый маленький пирожок спасет мне жизнь. Люди смеются.

— Но что же она так проглатывает!

На третью ночь мы сваливаем на стол черную треску. Море еще не утихло. Саймон и я продолжаем прилагать немало сил, чтобы сохранять равновесие, мы натыкаемся друг на друга, врезаемся в углы клеток, падаем под пристальным взглядом мужчин. Мы поднимаемся без слов, как будто нас поймали с поличным. Но в ту ночь у нас не было времени. Первая толстая леса с насаженными рыболовными крючками возвращается на борт и выливается потоком рыбы, который нам кажется почти бесконечным. Мужчины радостно вопят.

— Смотри, Лили, доллары, это все доллары! — кричит Джесс, хватая меня за плечо.

Но нет, это не доллары. Живая рыба. Эти безмерно красивые существа хватают воздух ошеломленным ртом, безумно извиваясь на белом алюминии, ослепленные светом неоновых ламп, снова и снова ударяясь о жестокость мира, где все контуры резки. Нет, долларов пока нет.

Мы должны действовать быстро, стол уже накрыт. Они вручили мне нож. Саймон находится между мной и Джоном. Джесс бежит, размахивая ножом, который он заточил заранее, еще до начала качки на корабле. Я встречаюсь взглядом с Джудом: моментальная вспышка холодного гнева при виде маленького глупого человека, незаметно хмурящего брови. Кровь брызнула, черные тела дрожат и корчатся.

Ночь. Наша усталость улетучилась из-за волнения при чрезвычайной ситуации. Джуд и Вик режут головы еще живой треске, а затем вспарывают животы. Саймон и я потрошим. Они вздрагивают, они отбиваются, когда мы ложкой очищаем рыбу от внутренностей. При этом раздается хриплый звук, который проникает до моего костного мозга. Рыба сбрасывается в трюм. Темп — максимально быстрый и не снижается. Джесс дико улыбается. «Доллары, доллары…» — по-прежнему шепчет он как ненормальный. Джон отсутствует, испытывая отвращение к процессу. Джуд работает крепкой челюстью, он насупился, игнорируя монолог Джесса. Он самый быстрый. Его мощные руки движутся стремительно, режут, рубят напополам. Это меня пугает. Мои глаза скользят сверху вниз, наблюдая за его тяжелыми руками, за невозмутимым крупным лицом. Со временем мой страх становится меньше. Мои мышцы замерзли, мои плечи горят. Затем я их больше не чувствую.

Шкипер выкрикивает команды, я вздрагиваю, пугаюсь, глаза бегают из стороны в сторону, мне кричат что-то, чего я не понимаю. Саймон берет на себя инициативу и быстро хватает полный чан, подносит его Дэйву, сворачивающему спиралью толстую леску с рыболовными крючками, на которые насажена наживка.

— Нужно, чтобы у тебя были глаза на затылке!

Я сдерживаю слезы. Лев поднял на меня разгневанный взгляд, такой пронизывающий взгляд, который меня парализует. Саймон возобновляет работу рядом со мной. Я это чувствую, втайне гордясь этим. Он погружает ложку в зияющее брюшко и чистит, он растерян, у него взбешенный и недовольный вид. Механическая улыбка изменяет черты его лица. Но за что он мстит, и главное кому? Я стараюсь вовремя менять баки.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.