Лихие девяностые в Шексне - [19]

Вскоре на пороге показался Масленников. Он в старом черном демисезонном пальто, черной матерчатой шапке. На лице щетина. Глазки маленькие, колючие. Совершенно трезвый. Поздоровался. Он, по рассказам со стороны, бывший вертолетчик. Работал на Севере. Да не сложилась семейная жизнь. По пьяни убил жену. В заключении лет десять, а потом судьба забросила в Чернеево. Тут осел. Жил один. Потом приютился у одной вдовы. Выпивали. Та болела и умерла. Опять один. Стал похаживть к Чешковым. Тут, обычно и шли широкие застолья.

— Проходите, — говорю. — К чаю.

Мать тоже:

— Садись, чай вместе пить.

— Нет! Спасибо! Я поговорить…

Присел. Я отошёл в передний угол, чтобы не мешать разговору.

— А чего ты? Иди, ешь, — говорит мне мама.

— Да, думаю, у вас свой разговор. Секретный.

— Чего секретного? Шурка, вон послала… Предлагают кормов. Брать или нет…

Шурка работает дояркой на ферме. Выпить хочется, а нечего. Чуть не выпалил: «Бери, конечно», но сдержался. И так безразлично: «Сама решай».

У Масленникова оживленно блеснули глаза.

— Я все перевожу, — заявил он.

— Только не на себе, — сердоболится мать. — А то, тяжело ведь…

— Нет! Мне Сережка довезет…

— Надо бутылку! — посмотрела на меня мать. — Подать?

— Сама, сама…

Снова блеснули радостью глаза пришельца. Но мама не спешит. Спрашивает:

— Колька-то выписан из больницы?

Колька — муж Шурки — маме племянник, а мне — двоюродный брат.

— Вчера пришел. Худой очень…

— А что?

— Сердце у него… Пилепсию признали…

— Эпилепсию, — поправляю.

— Да, да! Там в больнице два раза падал…

— Вроде у него раньше-то такого не бывало, — говорю.

— Нет, было! — поправляет мама. — . Тамара Милавина тогда ещё уколы делала.

Мама подала Масленникову бутылку. Тот стал поспешно запихивать ее в карман.

— Все, договорились. — Я перевезу корма…

И уже на пороге:

— Матери Колькиной только не говорите, а то…

И он вышел. А мама безпристрастно:

— А чего не говорить? Она и так постоянно твердит: «Колька у нас не жилец…»

— Как бы он не пил…

— Полно. Шурка-то, его жена, не может жить без вина и он тоже… Масленников — то. Хитрый. Никогда до пьяна не напьется. А она — до повалихи… Да что им эта бутылка? Знают, что я на второй талон выкупила, вот Шурка и послала. Хорошо еще, что совхоз-то ноне богат. Работают-то через пень-колоду, а все равно им еще и кормов дали. Три, говорит центнера…

***

…Из цеха мы вышли с Сергеем Лукиным. Работу закончили на час раньше. Завтра праздник — двадцать третье февраля. И сегодняшний день посчитали предпраздничным. Возможно, это инициатива Ноженко, потому как в других цехах работали полную смену. На улице капель. Снег тает и даже моросит дождик. Сергей в фуфайке, в фетровых ботинках. Уши шапки завязаны на затылке. Я сегодня впервые надел демисезонное пальто…

НЕ ЖИЛИ БОГАТО, НЕ СТОИТ НАЧИНАТЬ

Накануне капель. И вновь слегка подморозило. Утром, когда добирался до работы, показалось, что пролетел грач, но, наверное, ошибся. Возможно, это ворон, так как в последний момент, я заметил, клюв птицы был полностью черный. Кричал, пожалуй как грач и ему вторили другие птицы.

Сегодня начинается капиталка на первой линии. Он продлится до конца марта.

Открыл слесарку и вижу, что здесь тоже «весна». Где-то наверху, в хозяйстве сантехников прорвало трубу и в выходные дни вода с потолка в щель протекла на шкафчики, где раздеваемся.

Идет капиталка, а ремонтировать, заменять нечем и фронта работ нет. И мы создаем видимость труда.

Андрей рассказывает про своего друга, который в канун восьмого марта истратил сто рублей. Съездил в Череповец, купил пять роз по тринадцать за штуку и два килограмма колбасы по двадцать рублей. При этом умудрился потерять шапку.

— И не переживает, — ведь. Сказал лишь: «Не жили богато, не стоит и начинать!»

В слесарке идет разговор про тяжбу между Горбачевым и Ельциным. Кто за кого. Андрей, за Ельцина и Андронов тоже, добавляя:

— Мочить надо всех.

***

11.07.1991г.

На дворе, вроде как, новая эпоха. Избран президентом России Борис Николаевич Ельцин. А что дальше? Пока трубят и бьют фанфары. Все рады.

АФГАНЕЦ

Принял ванную. Настроение бодрое. Хотя потрудился напряженно. С семнадцатого сентября нас с Игорем перевели временно на сменный график. Второй день обслуживаем обрезной станок и шлифовку вдвоем. Жарко бывает, когда напарнику надо отлучиться и ты остаешься один. Особенно, если не «идет» шлифовка. Прыгаешь из будки обрезного как обезьяна. Устранишь неполадки и обратно по лестнице пулей на пульт. Можно сравнить с беготней матросов во время тревоги. Реакция на любую нестандартную ситуацию должна быть отменной. Скучать некогда.

Ужасно, что дни иногда омрачает несчастный случай. Так на днях в сушильно-стружечном отделении обгорел молодой парень, кажется из смены «Г». Ему вроде бы двадцать три года. В армии служил в Афганистане. Был в боях. Выжил, а тут… И парень прекрасный. Отлично играет на гитаре. Его на минувшем профсоюзном собрании рекомендовали в цехком. А тут — под вопросом не только здоровье, а жизнь. Большая площадь ожога. Говорят, картина жуткая. До восьмидесяти процентов. Кожа слезала лоскутами. Из одежды, как будто бы остались ремень с поясом, да ашлаги на рукавах.