Liebe deinen feind (Возлюби врага своего) - [2]

— Да, дети это вечные проблемы, — вздохнув, сказал Краузе, — но и без них жизнь пуста, как стреляная гильза.

Я был тогда молод, и мне еще не удалось обзавестись семьей. Мне не хотелось подыхать в этой дыре, так и не познав радости любви и семейной жизни. Я корнями волос чувствовал, что без пищи, тепла и поддержки мы все сдохнем в этом чужом городе. Я, наверное, был наивным дурачком, что пошел на фронт со студенческой скамьи. Я надеялся, что война закончится очень быстро, как обещал нам наш фюрер, и мы вернемся в свои дома к любимым матерям. Мы тогда верили и надеялись, что к осени будем в Москве и уже до этой чертовой зимы окончим войну победой над советами.

— Не ной, солдат! Мы все об этом мечтаем, не ты один такой. Сейчас я не пойму одного, какого черта тебя старик Зинцингер из гренадеров переводит в разведку? Ты какой-то особенный? Ты знаешь русский? Ты был скаутом в Гитлерюгенд? Все это как-то странно!? Этот приказ о твоем переводе как раз в тот момент, когда у нас каждый солдат на счету.

— Я, господин фельдфебель, слышал от штабного писаря, что на днях намечается драка. Австрийцы спешат нам на помощь, чтобы прорвать эту чертову блокаду. Писарь говорил, что фон Бок якобы издал приказ, чтобы со стороны Витебска прорвать фронт и бросил нам на помощь целую дивизию.

— Твой писарь — собачье дерьмо. Он каждому солдату вешает на уши итальянские спагетти, чтобы мы верили в эти бредни. Пока, Крис, к нам придет подмога, русские сделают из нас колбасный фарш и набьют им наши кишки. Ты давай, дерьмо собаки, быстрее собирай свои гнилые пожитки! «Козья ты, морда». Я тебя должен доставить к обер-лейтенанту Крамеру. А мне назад еще вернуться надо. Хозяйство этого Крамера расквартировано в районе КП старика Зинценгера. А это сам понимаешь, триста метров под огнем большевистских снайперов. Ты долго будешь искать свои вшивые тряпки, черт бы тебя побрал? Копаешься долго, парень, словно муха в конском навозе! — заорал на меня фельдфебель.

В тот миг мне просто хотелось отогреться. Стоя на посту, мои руки настолько околели, что я с трудом застегивал свой ранец и поэтому тянул время, чтобы отойти перед броском в сторону передовой.

— Я готов, господин фельдфебель.

— Черт, черт, черт! Как только здесь живут эти русские? Эти чертовы морозы, каждый день убивают человек десять нашего гарнизона!

Фельдфебель поднялся, надел перчатки и, замотав лицо шарфом, направился на улицу. Он открыл дверь и в эту секунду густой пар ворвался в теплое помещение.

Надев на спину свой гренадерский ранец и стальной шлем, окрашенный белой краской, я взял в руки свой видавший виды «Маузер 98». По привычке передернув затвор, я загнал в патронник патрон и поставил оружие на предохранитель. В дни блокады без заряженного оружия передвигаться по городу было смертельно опасно. Русские солдаты иногда совсем неожиданно оказывались там, где их быть не должно. Они, словно скользкие черви, просачивались сквозь нашу оборону и уже в нашем тылу устраивали настоящий дьявольский шабаш. Как они это делали, так и останется загадкой на долгие годы.

— Башку свою не высовывай выше бруствера, а то мамочка Кристина будет плакать, оставшись без такого сынка. Тут у русских по всей линии нашей обороны работают снайперы из истребительных отрядов НКВД. Это что-то типа нашего СС. Эти лихие парни бьют без промаха, черт бы их побрал! Посмотри, художник! До их передовой всего 150–200 метров, а на таком расстоянии они никогда не промахиваются. Эти «Иваны» бьют нас, словно бутылки из-под шнапса на своем стрельбище. Черт! — выругался фельдфебель и плюнул в сторону русских сквозь бойницу.

С лежащего в окопе трупа фельдфебель снял стальной шлем и одел его на саперную лопату. Он поднял ее над бруствером, и в тот же миг русская пуля со звоном ударила в каску.

— О, видал? — спросил фельдфебель, рассматривая пробитый шлем и пробитую лопату. — Кучно стреляют, суки! Видно оптика у них хорошая…

Траншея первой линии обороны шла в полный профиль по берегу реки и проходила так, что можно было продвигаться, переходя через подвалы домов.

До церкви святого Ильи было примерно метров триста. Преодолеть иногда этот участок по открытой местности было довольно трудно из-за систематических минометных обстрелов, но сегодня было тихо, за исключением отдельных выстрелов. Большевики, прибитые морозами, сидели, как и мы в своих блиндажах, готовясь к штурму на северном участке города.

Уже на подходе к командному пункту я услышал, как где-то севернее города заработал станковый пулемет. Буквально мгновенно все пространство на его окраине закипело огнем наступающих большевиков и наших обороняющихся камрадов. Сквозь треск стрелкового оружия до моего уха донеслись звуки рева танковых моторов. По всей вероятности, советы бросили в эту атаку свои знаменитые танки Т-34. которые в самом начале войны наводили на нас смертельный ужас. Уже позже от своих новых камрадов я узнал, что со стороны еврейского кладбища русские приблизились к нашей линии обороны, где и напоролись на «летающую артиллерию»183 артиллерийского полка. Именно оттуда доносились раскаты орудийных выстрелов, перемешанные с ужасным лязгом металлических гусениц и мощных моторов русских Т-34, которых большевики бросали на прорыв обороны.