Личность - [4]

Шрифт
Интервал

В описываемый период я еще не был знаком с автором лично и, признаться, знал о нем только то, что в пятидесятые годы с его портретом вышла почтовая марка, и то только потому, что я занимался тогда филателией. В те годы Ян Добрый был весьма известным в стране человеком, героем труда. Таким образом двадцать семь картин художника, пусть даже они тесно связаны с его биографией, оказали на меня особое воздействие, а если бы я познакомился с ними двумя-тремя месяцами раньше, то я описал бы их с чисто профессиональной точки зрения, посвятив свой очерк исследованию формальных структур, определяемых различными видами фантазии…….

Самая большая и, пожалуй, самая интересная для меня картина Яна Доброго — полотно, размером метр на метр, написанная маслом, — занимала почетное место над столом президиума, за которым еще час назад с представителями властей обсуждались события, происшедшие на другом конце Польши. На полу полно окурков, табачный дым стлался по неотапливаемому помещению. Картина Доброго «вписывалась» в этот зал и была актуальна. Через всю картину, как бы разрезая ее, геометрически четко была проложена дорога, из левого верхнего угла в правый нижний в виде огромного латинского «S», конец ее снова появлялся наверху, той же ширины. И вот эта дорога, коричнево-серая, без перспективы, являлась как бы фоном, сценой, на которой происходило все то, что я бы условно назвал (картина без подписи и без названия) Жизненным Путем Человека.

Издали картина напоминает один из вариантов детской настольной игры «кто скорее»; примечательно, что все фигуры, размещенные на широкой ленте дороги, одинаковой величины и находятся в одной плоскости. Вблизи мне удалось разглядеть, что это нарисованное в разных ракурсах одно и то же лицо. Теперь я знаю, что это автопортрет Яна Доброго. Первая фигура — мальчик. Очень светлое, почти белое пятно волос, едва отличимое от несколько более темного лица с круглыми глазами, прикрытыми веками. Лицо и руки на всех последующих рисунках в одной плоскости, краски здесь очень немного, все, кроме тела, представлено выпукло, жирно, создается впечатление, будто тела вначале были обнажены, а потом их одели и пририсовали различные предметы. Это особо привлекло мое внимание, можно предположить, что художник сознательно использовал различную фактуру. Крупные мазки коричневой краски на одежде мальчика испещрены серыми и черными точками, вроде как бы заплаты, и обрываются над ступнями, поскольку мальчик бос. Художник ступни не доработал, они беспалые, плоские, и руки тоже. Ладони беспомощно разведенных рук заканчиваются одна — четко прорисованным ломтем хлеба, другая — киркой. Я не случайно отмечаю — заканчиваются, ибо, как и ступни ног, ладони лишены пальцев, они не держат эти предметы, а как бы переходят в них. Вторая фигура на картине — взрослый человек, тот же светлый блондин с круглыми глазами, в синем комбинезоне, и, пожалуй, все имеет скорее символический, чем реальный смысл. Глаза у первой фигуры прикрыты веками, здесь же они открыты, круглые и синие, лицо напоминает маску оловянно-серого цвета. Человек дан в движении, что видно по положению ног. Возле рук зажженная шахтерская лампа с желтоватым пучком света и огромная кирка, опущенная вниз, поэтому кажется, будто она, как брошенный якорь, держит человека, мешая идти. У третьей фигуры есть… крылья, разумеется, ангельские, совсем как настоящие, насколько термин «настоящие» применим к ангельским аксессуарам, только они вырастают ее из-за спины, а простираются над человеком, каждое отдельно, но впечатление такое, будто сходятся за светловолосой головой. Крылья воспроизведены аналогичной, что и тело, техникой, белая краска положена тонким слоем, плоско. Руки человека патетически взметнулись кверху, одна заканчивается красным цветком, другая — сжатым кулаком. Стереотип, но с художественной точки зрения — интересен. Может, это насмешка автора над собой? Возможно, этот красный цветок — возвышенный символ или штамп, а может, просто цветок, а крылья — выражение вдохновенья, приподнятости или просто издевка художника над самим собой. Следующая фигура в какой-то мере объясняет предыдущую. Она единственная, которая не стремится вперед, человек сидит, а вернее, присел, так как стула не видно, на нем серая тюремная форма, довольно неожиданная для данной позы, и огромные кандалы. Голова наклонена так, что мы видим лишь бело-желтый овал волос. Следующая фигура на Жизненном Пути Человека — это мужчина, бегущий сквозь зарево. Мастерство художника проявляется в том, что, кроме этой фигуры, здесь нет никаких конкретных реалий. У человека одна нога поднята, рукой он закрывает лицо, весь залит красным светом и перечеркнут уходящей за контур черной тенью, которая падает на дорогу в виде креста, а возможно, и самолета. После этого в ускоренном темпе одна фигура сменяет другую, их все больше, и они совсем близко друг от друга, некоторые даже накладываются одна на другую. Судьба человека во время войны, освобождение, труд (электрик?), участие в какой-то демонстрации (красный флажок), а затем, затем мы видим скорбный памятник. На постаменте из белого камня — светловолосый, с полузакрытыми глазами человек, увешанный орденами (золотые звезды), потом опять серая фигура за работой, теряющаяся в толпе своих двойников. Я забыл добавить, что все эти люди имеют крылья.


Еще от автора Тадеуш Голуй
Дерево даёт плоды

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

В каноне кэмпа Сьюзен Зонтаг поставила "Зулейку Добсон" на первое место, в списке лучших английских романов по версии газеты The Guardian она находится на сороковой позиции, в списке шедевров Modern Library – на 59-ой. Этой книгой восхищались Ивлин Во, Вирджиния Вулф, Э.М. Форстер. В 2011 году Зулейке исполнилось сто лет, и только сейчас она заговорила по-русски.


Чужие письма

Если б невзначай, по чьему-то недогляду или какому-то недоразумению, повесть Александра Морозова появилась в печати именно тогда, когда была написана, ей, несомненно, был бы вынесен махрово-облыжный приговор: «клеветническая стряпня», «идеологическая диверсия», «рецидив реакционной достоевщины». Ее автора вполне можно было подвести под статью 190-прим — «клевета на советский строй».Теперь же, после всего с нами случившегося, повесть многими может быть воспринята, скорее, как некая ностальгия по тому лучшему, что прежде имелось в людских душах вопреки калечащим их внешним обстоятельствам.В 1998 году «Чужие письма» удостоены Букеровской премии.


Фиалка Пратера

Обаяние произведений Кристофера Ишервуда кроется в неповторимом сплаве прихотливой художественной фантазии, изысканного литературного стиля, причудливо сложившихся, зачастую болезненных обстоятельств личной судьбы и активного неприятия фашизма.


Подруги-отравительницы

В марте 1923 года в Берлинском областном суде слушалось сенсационное дело об убийстве молодого столяра Линка. Виновными были признаны жена убитого Элли Линк и ее любовница Грета Бенде. Присяжные выслушали 600 любовных писем, написанных подругами-отравительницами. Процесс Линк и Бенде породил дискуссию в печати о порочности однополой любви и вызвал интерес психоаналитиков. Заинтересовал он и крупнейшего немецкого писателя Альфреда Дёблина, который восстановил в своей документальной книге драматическую историю Элли Линк, ее мужа и ее любовницы.


Осенние мухи. Дело Курилова

Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.


Дансинг в ставке Гитлера

В 1980-е годы читающая публика Советского Союза была потрясена повестью «Дансинг в ставке Гитлера», напечатанной в культовом журнале советской интеллигенции «Иностранная литература».Повесть затронула тему, которая казалась каждому человеку понятной и не требующей объяснения: тему проклятия фашизму. Затронула вопрос забвения прошлого, памяти предков, прощения зла.Фабула повести проста: в одном из маленьких городов Польши, где была одна из ставок Гитлера, построили увеселительный центр с дансингом. Место на развилке дорог, народу много: доход хороший.Одно весьма смущало: на строительстве ставки работали военнопленные, и по окончании строительства их расстреляли.