Личность - [2]

Таков и Вацлав Потурецкий, главное действующее лицо нового романа писателя «Личность». Он литератор-антифашист, учитель провинциальной гимназии, который в трудную для Польши годину без колебаний бросает вызов врагу от имени людей, чьи души ему еще предстоит завоевывать в условиях бешеной антикоммунистической кампании, раздуваемой оккупантами и подпольными буржуазными группировками.

Знакомству с Потурецким мы обязаны как бы находящемуся за кадром герою-повествователю, молодому историку, который кропотливо собирает материалы о его деятельности в годы оккупации. Задача историка гораздо сложнее, чем у других героев Тадеуша Голуя, занятых поиском: например, милицейского офицера, разыскивающего убийц почтмейстера Франека («Человек оттуда»), или журналиста, который расследует преступления гитлеровских «ученых»-изуверов («Рай»).

«Трудно оглядываться назад, трудно вживаться в обстоятельства и условия давно минувшей эпохи», — признается известный польский писатель Збигнев Залуский, автор многих историко-публицистических работ. Особенно нелегко молодому специалисту, даже если он владеет самой совершенной научно-исследовательской методологией. Да, в трудное положение попал начинающий ученый, поставив перед собой цель рассказать о Вацлаве Потурецком и его соратниках, подпольщиках и партизанах, соблюдавших суровые правила конспирации, об эпохе, которая оставила куда больше могил и пепелищ, нежели материальных свидетельств. К тому же люди тина Потурецкого и не стремились обеспечивать себе бессмертия и, если бы их спросили об этом, наверняка ответили бы словами Маяковского:

пускай нам

общим памятником будет

построенный

в боях

социализм.

Кроме ограниченности чисто документальной базы, мешает и психологический барьер. Молодому гражданину свободной страны, члену могущественного социалистического содружества, непросто понять внутренний мир гражданина буржуазно-полицейского государства, который пережил национальную катастрофу 1939 года и, находясь в коммунистическом Сопротивлении, сражался на два фронта: с оккупантами и отечественными фашистами.

Есть еще один специфический момент, также из области психологии, на который, в частности, намекал в своем письме житейски умудренный отец историка. Идея поиска была подсказана выставкой картин Яна Доброго, художника-любителя. Но в импульсе, который получен от художественного произведения, для исследователя, оперирующего другими инструментами изучения действительности, всегда таится определенная опасность. Искусство властно и может невзначай побудить к частичной подмене строго научного воссоздания фактов образно-романтическим, не способствующим выяснению истины.

К счастью, наш историк-повествователь сохраняет ясность профессионального видения, хоть мы и знакомимся с ним на самой уязвимой для посторонних влияний начальной стадии обработки фактического материала.

Пусть собранные ученым данные разномастны, неравноценны, грешат недомолвками, противоречиями или чрезмерной эмоциональностью — весь этот кажущийся хаос четко организован. Разрозненные клочки фактов и событий слагаются в последовательное повествование.

В романе «Личность» нам открывается новая грань таланта Голуя-художника, мастера своеобразной, впечатляющей мозаики. Кстати, смело примененный здесь прием монтажа имитированных документов и цитат писатель впервые опробовал при построении рассказа «Это», в чем легко убедиться, заглянув в изданный на русском языке сборник «Современные польские рассказы» (1969). Аналогична задача и у собирателя материала о коммунисте — герое Сопротивления, «…нам нужна история живых людей, пусть даже они погибли. Для нас очень важно показать настоящих борцов». Собственно, такова задача и всего творчества Тадеуша Голуя.

Недавно «Трибуна люду» писала, что «для воссоздания правдивой картины любой эпохи существенна не только историческая достоверность, но и правдивое изображение героя человеком, а не монументом». Именно живыми людьми, олицетворяющими специфику определенных этапов польской истории, были персонажи исторических романов Тадеуша Голуя, реально существовавшие деятели польского революционно-освободительного движения Валериан Лукасиньский («Королевство без земли») и Людвиг Варынский («Роза и горящий лес»). Знаменательно, что революционные деятели прошлого упоминаются в числе духовных предтеч «Союза польской революции», созданного Потурецким. Показ идейной преемственности, движущей, конструктивной силы идей — одна из основных тенденций творчества Голуя.

Отнюдь не отлитым из бронзы предстает перед нами Вацлав Потурецкий. Это собирательный образ, явно в чем-то автобиографичный, а также впитавший, как мне кажется, лучшие черты поэта Игнация Фика — секретаря подпольного краковского горкома Польской рабочей партии, Эмиля Дедица, Адама Полевки и других представителей прогрессивной творческой интеллигенции Кракова, которых хорошо знал автор романа.

В сентябре 1939 года, после капитуляции, солдат спрашивает Потурецкого, тогда командира стрелковой роты: «Что теперь будет?» — «Борьба!» — бросает тот в ответ. Но он, разумеется, еще не вполне представляет себе масштабы предстоящей борьбы — борьбы оружием, устной и печатной пропагандой. И внутренних своих борений. Лишь со временем, например, осознает он, что уничтожит фашизм не повсеместная революция, а Советская Армия и что думать сейчас необходимо не о всемирной социалистической республике, а прежде всего об освобождении оккупированной Польши.