Личная терапия - [10]

С другой стороны, я не могу одобрить такого выбора Гели. Мураками, при всех его очевидных достоинствах, автор – явно депрессивного направления. Впрочем, как и большинство современных писателей, будто завороженных отчаянием. Конечно, у Мураками нет такого смакования патологий, которое почему-то присуще нынешней российской литературе, утверждающей, по-моему, только одно, что человек по своей природе мерзок, лжив, подл и гадостен – мне вообще непонятно, как это направление стало у нас ведущим – но и особой надеждой читателя он тоже не одаряет. Человек у Мураками не мерзок, не гадостен и не лжив, зато он – слаб, беспомощен и потерян в огромном и неуютном мире. Причем, мир этот представляет собой что-то вроде бетонного кладбища, и в его мертвых пустотах не сквозит никакого смысла. Жизнь персонажей у Мураками – это жизнь после смерти: все уже завершилось, но какое-то бессмысленное копошение тем не менее происходит. А когда закончится и оно, не будет уже совсем ничего.

В общем, я против того, чтобы Геля читала сейчас подобные книги. Они только усугубят ее теперешнее состояние. Оно как бы получит оправдание средствами литературы, и станет в ее глазах законным и даже необходимым. Раз мир таков, значит, и я могу быть такой.

Всего этого я, конечно, Геле не говорю. Самая большая ошибка в психотерапевтической практике – это принуждать пациента к чему-либо, что ему не нравится. Принуждения ни один уважающий себя человек не потерпит. Возникнет внутреннее отторжение, и результат окажется полностью противоположным. Я это правило знаю, в том числе и по личному опыту, и потому свое мнение о Мураками держу при себе. Я лишь говорю Геле, что тоже принес ей две книги и что было бы хорошо, если бы она их при случае прочитала.

Геля смотрит на мои книги с некоторым отвращением.

– Ты бы еще «Войну и мир» мне притащил, – отвечает она.

Как ни странно, я с ней в этом согласен. Наша школа, особенно старшие классы, прививает какую-то стойкую неприязнь к литературе. Все эти «Записки охотника», уже давно интересные только специалистам, все эти «Детство, отрочество и юность», не имеющие никакого отношения к нашим реалиям. «Преступление и наказание», та же «Война и мир». Я не знаю, кто утверждает сейчас школьные программы по литературе, но, по-моему, заставлять семнадцатилетних подростков осваивать этот громадный, на тысячу с лишним страниц, «дворянский» роман, да еще написанный (на мой взгляд, разумеется) достаточно плохим языком, значит абсолютно не разбираться в интенциях подросткового чтения. Юности не нужны потрясающие психологические глубины, ей скучны размышления, вызванные к тому же чисто схоластическим поводом (раскаяться, например, после убийства или не раскаяться), ей требуется только романтика, придающая жизни статус яркой игры. Приключения тела, а не души. Ничего другого она воспринимать не будет.

Правда, об этом я Геле тоже не говорю. Я поспешно допиваю кофе и беру себе еще одну чашечку. Кофе мне сейчас просто необходим. А Геле мягко советую все же прочесть эти книги.

– Попробуй хотя бы страниц пятьдесят-семьдесят. Если уж совсем не пойдет, тогда – бросай.

Затем я рассказываю ей о начинающейся конференции. О том, почему она для нас так важна и чего мы, собственно, от этого мероприятия ждем. Во всех подробностях излагаю ей нынешнюю ситуацию в институте, говорю об особенностях Мурьяна и предупреждении, которое сегодня сделал Ромлеев. Я намеренно загружаю Гелю своими проблемами. В западной психоаналитике существует такое понятие как «врач, ориентированный на пациента». Это врач, который не дает никаких советов или рецептов, а лишь терпеливо слушает, что говорит обратившийся к нему человек. Иногда ведь достаточно просто дать человеку высказаться. Полностью отрефлектированная проблема как бы выдавливается из его сегодняшнего бытия. Коготки прошлого перестают впиваться в сознание, боль уходит, и пациент чувствует себя исцеленным. Правда, освобождение здесь наступает лишь в том случае, если у человека есть мир, куда он может сразу же переключиться. Мир, который способен заполнить собой пустое место в сознании и окончательно вытеснить из него все неприятные переживания. У Гели, к сожалению, совсем другой случай. Ей эту пустоту заполнить нечем. Лакуна в сознании мучит ее, тревожит, не дает ей покоя, и начинается то самое «перемалывание негатива», которого следует избегать любым способом. Здесь требуется уже совершенно иной метод. Если пациент не интересуется собственными делами, надо его незаметно включать в чужие. Его следует «прикрепить» к какому-нибудь внятному конструкту реальности и не позволить тем самым опять соскользнуть в мир прошлого.

Это достаточно эффективный прием. Геля уже в курсе того, что мы собираемся представить на конференции результаты двухлетней работы. Она неплохо разбирается в расстановке сил внутри нашего института и буквально с полунамека схватывает суть дела.

Глаза у нее начинают блестеть. Щеки от оживления чуть-чуть розовеют.

– А если вам нанести упреждающий удар? – предлагает она. – Например, специально поссориться, сделать так, чтобы об этом все-все узнали. Тогда любое его выступление, что бы он там ни сказал, будет выглядеть просто сведением личных счетов.